Расставание

Константин Русган Расставание

Октября 14.

Муж мой, Виссарион, весьма поздно вернулся с работы и был совершенно опечаленным и чахлым. Он даже не сказал мне пару приятных слов, как он это обычно делает, когда задерживается на работе. Вместо этого Виса суетливо взглянул на меня и какими-то странными шажками направился в спальню. Своими движениями он напоминал мне беспомощного старика, лет так, может быть, восьмидесяти. Виссарион подкашливал, вздыхал, держался за голову, живот и абсолютно ничего не говорил, как будто на мгновение лишился дара речи. Откуда бы Виса не возвращался, он всегда что-то да рассказывал, причём очень красочно и подробно, создавая впечатление, что такое необычайное описание он взял из какой-то книги; но сейчас же на нём и лица словно нет. Машенька, восьмилетняя дочь наша, тоже была как-то смущена болезненным видом отца и из-за страха не стала к нему подходить. Сначала я решила, что у Виссариона возникли проблемы с работой или его уволили, но вряд ли такой излишне болезненный вид мог означать именно это. К тому же начальство его постоянно хвалит и даже относится несколько лучше, чем к остальным учителям. Надумывать что-то другое уже было бессмысленно, и понятное дело, что Виссарион мой страшно заболел, и похоже, что это была чахотка…

Когда я вошла в спальню, Виса беспорядочно лежал на кровати в серой шинельке и сапогах. Подошедши ближе, я села возле него, – и он как бы нехотя обратил на меня внимание своим чахлым, по- детски болезненным личиком и стал жалостливо вглядываться в мои глаза. Точно я не могла тогда понять, что было страшнее: неизвестное и не подходящее к его характеру молчание или просто лихорадочный взгляд. Впрочем, одно другому не мешало, а только усиливало. Моё сердце не могло более ощущать его страдания, и, когда Виссарион приложил к моему плечу ладонь, которая до беспокойства сердца обожгла своим холодом, я резко вскочила… вскочила и, спотыкаясь, побежала на кухню, принявшись немедленно заваривать травы. Я не понимала, что происходило со мною и тем более с Виссарионом. Моя правая рука тряслась и пока я держала ею банки с травами, и пока ничего ею не делала. С работы я ожидала видеть Вису такого же радостного и яркого, милого и общительного, но внезапный момент, внезапная измена его настроения и упадок сил, – всё переменили и полностью наполнили обстановку нашей квартиры холодом, неизвестностью и мраком.

На кухне я была особенно суетлива и даже не обращала особого внимания на дочь, которая время от времени тихонечко спрашивала: «Что случилось с папой? Почему он такой грустный? Я м-могу тебе чем-то помочь?» Предложение о помощи я отказывала, а на остальные вопросы терпеливо молчала, продолжая разбирать травы. У нас их было очень много и хорошо, что всякие из них лечили только простуду (изредка попадались и успокаивающие травы). Одно было непонятно: будут ли они действовать? Через четверть часа у меня получилось заварить какое-то лекарство. Перелив получившееся в красную кружку, я быстро направилась к Виссариону.

Состояние его было неизменным; только дыхание поменяло тон. Оно стало каким-то грубым, глубоким, а временами, как кашель, резким. Сначала лицо Виссариона было повёрнуто в сторону стены, но, когда он почуял травяной запах лекарства, то неуклюже, словно какое-то бревнышко, перевернулся в мою сторону, взял кружку и начал понемногу пить; а затем, отпивши, опять перевернулся и затих. Минуты две спустя в спальню заглянула Машенька и шёпотом спросила:

– М-мама, как он?

– Кажется, заснул, – ответила я. – А ты чего не спишь, доча? Смотри: время – одиннадцать!