Расстояние

Прошёл ещё час, не в пример веселее предыдущего. Аркадий закончил трапезу, расплатился и медленно прогулялся до места назначения. Людей на улицах стало больше, горожане и туристы развлекали внимание, обильная еда клонила в сон, делала ленивым и благодушным. И в самом деле, для чего ему это нужно? Может, оставить, как есть, и жить своей жизнью? По пути этот вопрос лениво развлекал его ум. Он ни разу не замедлился, не вздумал куда-нибудь свернуть, и, возможно, случайно разминуться с отцом, он знал на него ответ, поскольку был не из тех людей, которые способны изменять своим намерениям, однако позволил себе безопасное проявление минутной слабости, пустую игру для растравления нервов.

Итог

Тот самый дом. Поджилки у парня закономерно затряслись. «Рановато ещё, – отметил про себя молодой человек, – сделаю-ка я кружок», – и тут же осёкся. Выглядело так, будто он страшится предстоящей встречи. Но делать нечего, решил – исполняй, и Аркадий торопливым шагом обежал квартал, ничего вокруг не замечая и в то же время усиленно смотря по сторонам для уверения самого себя в собственной непринуждённости.

– Нет, скинуть не можем. Честно говоря, я удивлён, что вы начали торговаться. Мы и так выставили минимальную цену, – услышал он твёрдый голос отца, когда поднялся на нужный этаж.

Дверь в квартиру была открыта, но говорящих не видно, они стояли в одной из комнат. Как только Аркадий подошёл ко входу, в нём показались два парня, первый, покупатель с потасканным лицом, был одет буднично, в джинсах и куртке, второй, риэлтер, – в костюм и плащ, но выглядел неряшливо. Когда дверь за ними захлопнулась, молодой человек бесцельно спросил:

– Продаёшь? – разумеется, он знал, что продаёт.

– Как видишь. У меня с этой квартирой многое связано, да и у всех нас. Но ничего, данная история окончена, начинается другая, – он с грустью огляделся. – Можно было бы оставить, и Оксана отговаривает, неплохое вложение денег, но… Не такие это большие деньги, и меня тяготит необходимость содержать два дома. Пусть будет один, стану работать только на него, а просто иметь пристанище на всякий случай, которое может никогда и не понадобиться, сибаритство. Если что, есть ты со Светкой, думаю, пустите старика на ночь погреться. Жена выделила паренька из своей конторы, видел? Тот, что в плаще. Мутный тип и говорит еле-еле, всё норовит скинуть цену, ему самому, видимо, срочно нужны деньги. Надо будет потихоньку обратиться куда-нибудь ещё. Ты ведь ей не скажешь?

– Зачем? Не спросит, не скажу. Да если и спросит, тоже не скажу.

– Молодец, начинаешь соображать. Женщины глупые и ранимые, даже когда думают, что умные и стойкие. Впрочем, если правильно с ними обращаться, жить можно. Очень боятся перемен, но приспосабливаются быстрее нас, помяни мои слова, когда сам с этим столкнёшься.

Геннадий Аркадьевич внимательно осмотрел сына, тот выглядел растерянным, будто хотел на что-то решиться, но боялся. Они стояли в зале, отец, закинув руки назад, небрежно кидал взоры в окно, взгляд сына бесцельно блуждал по углам комнаты, время от времени устремляясь на дверь.

– Да, многое тут случалось, очень многое, но ведь и счастье, и горе испытывают из-за людей, а не стен. Верно я говорю? – вдруг повысив голос, спросил Геннадий Аркадьевич сына.

– Тебя опять потянуло на философию?

– Ты хотел поговорить, вот мы и разговариваем. Такое событие, как продажа собственного дома, не шутка, волей-неволей начинаешь многое вспоминать, переоценивать, подводить итоги. Я всё ещё колеблюсь, стоит продавать или нет, потому и хочу, чтобы ты меня убедил, сказал, как говорится, последнее веское слово. Для тебя это тоже не чужое место.

– А что я? Я здесь жил недолго, из сознательной жизни почти нисколько, ты лучше спроси у дочери.

– Ты очень по-мужски переложил ответственность на женщину, – усмехнулся Геннадий Аркадьевич. – Я спрашивал, она подчёркнуто дистанцировалась от решения данного вопроса, мол, поступай, как знаешь. Никогда от неё не было толку и уже, наверное, не будет.

Перед Аркадием стоял кто угодно, отец, лицемер, убийца, но только не враг. У парня опустились руки, и лишь непоколебимая воля толкала его вперёд и удерживала от того, чтобы просто не повернуться и уйти.

– Но не вздумай говорить сестре, что я так о ней думаю.

– Не буду, – вздохнул молодой человек.

– Спасибо. Согласен, ложь утомляет: то не говори тому, это другому, а ещё что-нибудь надо обязательно сказать третьему, чтобы четвёртый узнал об этом не от тебя, а от него.

– Может, проще говорить всё и всем и так, как есть?

– Во-первых, не проще, но гораздо, гораздо сложнее, а, во-вторых, извини за тривиальность, люди не любят правды, они любят, чтобы другие признавали их правоту, что, как ты сам понимаешь, к правде имеет отношение ровно никакое. Этому меня научил мой отец, а теперь и я тебя учу. Например, ты сейчас стоишь и никак не решишься сказать, зачем пришёл, либо желая высмотреть признаки того, что прав, не задав вопроса, либо боясь признать неприятную истину, которая ущемляет твоё самомнение.

– А если и то, и другое?