Расстояние между мной и черешневым деревом

ОТ ДУШИ ПОЗДРАВЛЯЕМ С ПЕРВОЙ ДВУЗНАЧНОЙ ДАТОЙ!

С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ, ФИЛИППО, КРИСТИНА И МАУРО.

– Мауро – это твой папа?

– Да.

Мы молча сидим на кровати. Я почесываю Оттимо Туркарета и смотрю на него во все глаза, хотя все равно ничего не вижу. Это потому, что я думаю.

– На этой неделе ты живешь с папой?

Мы первый раз заговорили с Филиппо о его семье.

– Нет, я его вижу только по выходным.

– Тебе не нравится быть с папой? Тебе неприятно, когда вы вместе?

Филиппо пожимает плечами и гладит Оттимо Туркарета.

– Не очень. Это из-за него я теперь такой сумасшедший.

– Это кто тебе сказал?

– Психологи. Вообще-то, в нашей школе все так думают. Психолог говорит, что я невнимательный и агрессивный, потому что мои родители развелись.

– Ну ты же не нарочно.

Я обнимаю Филиппо за плечи, и мне кажется, что его очки слегка запотели. Вдруг он начинает всхлипывать. Филиппо плачет, содрогаясь всем телом, так что Оттимо Туркарет спрыгивает с его колен и перебирается на стул. Но при этом Филиппо плачет беззвучно, так что мы сидим в моей комнате до тех самых пор, пока взрослые не умудряются все испортить, заглянув к нам в самый неподходящий момент.

– Мафальда, выключай свет, – говорит мама.

Я уже в пижаме, лежу в кровати, прижав к себе Оттимо Туркарета. Обычно я никогда не закрываю глаза без надобности, если только не гуляю во дворе с повязкой. Мне не хочется закрывать глаза: нужно, чтобы они запаслись светом на всю оставшуюся жизнь. Но сейчас я лежу с закрытыми глазами.

Когда гости разошлись, папа снял с потолка шарики, но я выпросила у него один и затолкала под кровать. Когда я поселюсь на дереве, шарик может пригодиться. Вдруг я не выдержу холодов или состарюсь и не смогу спуститься.

Сегодня моим глазам нужно отдохнуть. В отличие от них, сама я совсем не устала. Я протягиваю руку к лампе, нащупываю кнопку выключателя. Мама заходит в комнату, и я слегка приоткрываю один глаз, чтобы посмотреть, как она выглядит в темноте. Сначала до меня долетает ее мятный запах. Потом я вижу ее продолговатую тень, длинные волосы и темные складки одежды, которые без света кажутся еще темнее.

Как странно. Раньше я думала, что темнота – это когда все черное. Но мамы, оказывается, могут разглядеть тебя даже в самой кромешной темноте. Наверное, они видят, как кошки. Все видят, чтобы найти детенышей в случае опасности. Если это правда, то я тоже могу стать мамой.

Я немного приподнимаюсь на локте:

– Мам, а если я потеряюсь, ты сможешь разглядеть меня в темноте?

– Разглядеть, может, и не смогу, но я все равно тебя найду, что бы ни случилось. Давай выключай свет, уже поздно, – отвечает она, гладя меня по голове.

Наклонившись, мама целует меня, и ее длинные волосы падают на подушку, как волны сахарной ваты, только черной. Я глажу их, а потом мама встает и выходит из комнаты. Мамины волосы такие мягкие. Я не стала уточнять, про какую я темноту. Мама ведь все равно найдет меня где угодно.

Сегодня мне не хочется разговаривать ни с тобой, Козимо, ни с бабушкой. Вам-то хорошо вместе, вы перебираетесь с ветки на ветку, читаете книжки и совсем не подозреваете о том, что до черешни осталось всего шестьдесят шагов.

Козимо, ты слышал? Всего тридцать метров! Это не так уж много. Помнишь, твой брат говорил с мудрецом и тот сказал ему, что ты живешь на дереве, потому что на землю нужно смотреть с определенной высоты, чтобы видеть все в правильном свете? Но с какого расстояния мне тогда нужно смотреть на черешню?

17. Кидать в мусорную корзину бумажные шарики

У доктора Ольги зеленые глаза, я запомнила. Я пытаюсь их разглядеть, но вместо ее лица вижу лишь серое пятно. Вот почему я все еще сижу перед доктором, а папа с мамой сидят рядом на все тех же неудобных стульях. Доктор кладет мне в руки длинную гладкую палочку. Карандаш. Я прикасаюсь к нему и нащупываю на кончике знакомую фигурку – динозавра.

– Прости, с египетскими богами не нашла.

Ничего. Я все равно не люблю ластики. Они для меня совсем не главное. Но я благодарю доктора и с довольным видом беру карандаш. Вежливость – это важно.