Расстрел на площади

Налив шесть стаканов крепкого, ароматного чая, она уже было собралась подхватить их за ручки подстаканников и идти разносить по вагону, когда в купе снова ворвался Степан.

На него было просто страшно смотреть. В глазах застыл неподдельный ужас. Люся первым делом задвинула дверь.

— Ну, что там?

— Восстание! Революция! Война! Бунт! В городе бунт против Советской власти! Там на улицах войска! А еще говорят, — Степан понизил голос до шепота. — в городе танки!

Люся так и села. Она могла многое себе представить. Но тако-ое!

Дверь чуть-чуть приоткрылась.

— Простите, а чай скоро будет? — спросила заглянувшая в щель толстая дама в белой панаме на голове.

— Да, да, сейчас, — встрепенулась Люся и, подхватив стоящие на столе стаканы, вышла из купе.

— Ты только не рассказывай пассажирам об этом, — сказала она Степану, — люди разнервничаются, переполошатся…

В вагоне, однако, полным ходом шло обсуждение происшествия. Все уже по очереди выглянули из окон и видели баррикаду на рельсах. Машины с солдатами, проносящиеся мимо вагонов.

— Я вам говорю, — повторял сухонький немолодой гражданин в довольно-таки потрепанной майке, — я вам говорю, это просто-напросто учения. Маневры. Ничего страшного. Вот, я помню, в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда я еще учился в гимназии, под Самарой тоже проводили императорские военные маневры. И ничего!

— Та яки манэвры, — возражал до смерти перепуганный толстый хохол в вышитой косоворотке, — дэ ж це бачимо, щоб колею перегоражувалы?! Це провокация, дорогой громадянин, супроты нашего Никиты Сергеевича. Це недобиты остатки бандеровцив повылазылы!

— Откуда здесь бандеровцы?!

— Может, война началась…

— С кем?

— Известно с кем. С американскими империалистами…

— А я думаю, самосвал через рельсы переезжал да и перевернулся. А бульдозером они пытаются убрать завал.

— Гарно было б, колы так.

— А солдаты? — упрямо стоял на своей версии гражданин в майке.

— Какие солдаты? — вдруг вмешалась строгая женщина, по виду докторша. — Никаких солдат! А если у кого-то галлюцинации, то нужно идти к врачу, а не провоцировать беспорядки и не распускать ложные, клеветнические измышления в общественных местах!

Последняя фраза была произнесена с таким значением, что все почувствовали себя уже чуть ли не на скамье подсудимых.

— Но позвольте, — попытался возразить гражданин в майке, — никаких измышлений никто не распространял.

— Распространял! — жестко отчеканила докторша. — Я сама слышала. Вот вы и распространяли.

— Я? — испугался тот.

— Именно, — докторша ткнула ему в грудь длинным и тонким указательным пальцем.

— Вы бы лучше посмотрели, что там творится! — в сердцах воскликнул собеседник, непроизвольным жестом одергивая майку.

— Мне достаточно того, что я уже битые сутки имею счастье видеть вас, — многозначительно произнесла докторша и, раскрыв залистанную брошюрку под названием «Профилактика гриппа и стафилококковых заболеваний в советской школе», углубилась в чтение.

— Товарищи, — подал голос чернявый мускулистый гигант, свесившийся с верхней полки, — действительно, не будем паниковать. Вот поступит правительственное сообщение — тогда и узнаем, что там произошло. А пока — не будем ссориться…

Между тем Люся, напоив весь вагон чаем и ответив успокаивающими фразами на сто пятьдесят вопросов, снова удалилась в свое купе. Голова ее разламывалась от тревожных мыслей: «Как там мои? Даша, дядя Гриша? Целы ли? Что делать? Бежать в город? Оставаться здесь? Нет, это еще хуже».

Она колебалась несколько секунд, потом решительно сняла трубку с устройства связи с бригадиром поезда и переключила тумблер.

— Да, я слушаю, — донесся через некоторое время из трубки голос.

— Дмитрий Палыч! Это Люся, проводница из десятого вагона.

— Да.

— Дмитрий Палыч, миленький, отпустите в город!

— О чем ты говоришь! Знаешь, что там творится?

— Понимаете, у меня там сестра, дядя… Я должна разузнать, что с ними.

Люся услышала, как бригадир вздохнул в трубку.

— Да ты хоть понимаешь, что в городе войска?

— Понимаю, Дмитрий Палыч, понимаю. Только поймите и вы, невмоготу мне сидеть здесь, когда неизвестно… — Договорить последнюю фразу она не смогла — комок подошел к горлу. — Отпустите, Дмитрий Палыч, — почти шепотом произнесла Люся.

— Ну ладно. Но только смотри у меня — будь осторожна. По стеночке передвигайся, по стеночке.

— Спасибо, Дмитрий Палыч.

Люся быстро переобулась — надела коричневые кожаные туфли на низком каблуке, положила в нагрудный карман гимнастерки паспорт, удостоверение железнодорожника и уже было хотела выйти из купе, как вдруг обнаружила, что перед ней стоит тот самый матросик, которого она полтора часа назад так категорично отшила.

— Вам чего? Чая больше не будет.

— Да нет, сестричка, мне твоего чаю не нужно. Напился уже — во. Слушай…

Он аккуратно прикрыл дверь.

— Я тут случайно услышал, что ты в город собираешься. Совершенно случайно.

— Ну, — хмуро сказала Люся.

— Ты понимаешь, мне тоже туда же надо. У меня мама там.

— Не могу. Приказ был — из поезда никого не выпускать и никого не впускать.