Расстрел на площади

— Анатолий Дмитриевич! — проворно подсказал Певцов.

— Товарищ Анатолий Дмитриевич, вы нас должны выслушать! — вскипел бывший фронтовик, выпячивая грудь колесом. — Мы от лица народа пришли! У нас тут письмо Никите Сергеичу Хрущеву, значить… мы его всем миром писали!

Баранов взял протянутый лист бумаги и не глядя размеренными движениями разорвал его на части.

— Что вы делаете?! — возмутилась Абрамова. — Мы на вас жаловаться будем!

— Вон!!! — проорал Баранов.

Насмерть перепуганные инструкторы горкома окружили «делегацию» и вытолкали за дверь.

— Разговоры закончены, — сказал Анатолий Дмитриевич второму секретарю Авдюшенко. — Выводите своих людей через задний ход из здания…

Он снял телефонную трубку и, набрав номер, произнес:

— Подтвердите готовность. Время начала операции остается без изменений.

Выслушав ответ, он кивнул и автоматически взглянул на наручные часы.

И Игорь Захаренко взглянул на часы, стараясь, чтобы никто, даже Даша, не заметил этого.

На часах было двенадцать ноль шесть.

Игорь с трудом сдерживал прорывающееся в каждом жесте, в каждом взгляде волнение.

Толпа, казалось, окончательно позабыла о присутствии на площади вооруженных солдат и милиции.

Люди вытягивали шеи, стараясь разглядеть, что же происходит на крыльце здания горкома, и глухой ропот катился по рядам.

Абрамова, размахивая руками, истерически сообщала, каким непотребным образом обошелся сановный чин с народной петицией. Бывший фронтовик энергично кивал в подтверждение ее слов, звеня медалями.

— Бей их! — заорал кто-то. — Бей начальников!

Игорь не успел понять, что произошло; толпа вскипела, и могучая волна нахлынула на крыльцо. Зазвенело бьющееся стекло; людской поток выдавил двери, будто они были из картона.

— Уходим, — распорядился Игорь.

— Нет, — сказала Даша. — Отец уже должен быть где-то здесь, я не уйду без него!

Игорь в панике поглядел на часы. Минутная стрелка неумолимо приближалась к заветному делению.

В здании горкома бушевала толпа. Распахивались окна, и вниз летели бумаги, начальничьи папки и портреты лидеров государства. Тетка с семечками топтала на асфальте плакат с надписью «Слава КПСС!».

— Здесь нет никого! — визжала Абрамова, по пояс высунувшись из окна. — Сбежали, сволочи!

Издалека, со своей наблюдательной точки, Лида не сразу поняла, что же произошло у здания горкома. Она слышала резкий многоголосый крик и видела единое движение людской массы; потом вдруг из окон полетели портреты, и Лида в первое мгновение решила, что это работники горкома отбиваются от наседающей толпы.

Зато Виссарион, который занял отличную позицию, с удовольствием следил за ходом событий.

— Ну, класс! — кричал он приятелю в ярко-красной, с широким воротом рубахе, разместившемуся на нижней ветке. — Гляди, Федька! Вот это да!!!

Федька, не удержавшись, спрыгнул с дерева и помчался к зданию горкома.

Виссарион хотел последовать его примеру, но передумал.

— Мы должны уйти! — отчаянно вопил Игорь на ухо полуоглушенной Даше, взглядывая на наручные часы и морщась от напряжения. — Скорее! Скорее!

— Где папа? — Казалось, она не слышала его слов.

— Мы должны уйти!!!

— Готовность номер один, — произнес старший лейтенант Школьник.

Митя услыхал, как передергиваются затворы автоматов.

— В воздух! Предупредительный! Огонь! Раздался залп.

Движение на площади на мгновение замерло, а затем по людскому морю покатилась волна смеха.

— Они пугают! — кричала седая женщина. — Это же солдаты… наши сыновья! Они не будут стрелять в нас.

— По толпе цельсь! — прозвучал приказ Школьника.

Митя растерянно огляделся по сторонам.

Вокруг были люди — живые, и они смеялись, не веря, что смерть вот она, рядом. Митя видел их разгоряченные азартом лица.

«Это театр! Это всего лишь театр и я играю очередную роль!» — лихорадочно колотилась в мозгу спасительная сидоренковская отговорка.

Внезапно в толпе мелькнуло нечто знакомое; Митя вздернулся… Но нет, это была не Победа. Мужской профиль возник вдалеке; молодой мужчина, ухватив за руку миловидную девушку, что-то яростно втолковывал ей, как видно, пытаясь убедить; девушка же, поправляя выбившуюся из прически прядь волос, рассеянно озиралась по сторонам, словно выискивала в толчее кого-то.

Теперь уже казавшееся необратимо давним воспоминание пронзило мозг солдата. В уши вдруг ударил цирковой туш; голос шпрехшталмейстера объявил: «После триумфальных гастролей по Соединенным Штатам Америки и перед гастролью в Париже!» Митя почуял запах опилок и увидел перед глазами покрытую красным ковром плоскую тарелку циркового манежа, и разряженных карликов, и бледно-голубую жилку, бьющуюся на шее Оленьки.

Перед внутренним взором возникла газета «Правда» и странный человек, который исподтишка читал передовицу, вместо того чтобы наблюдать за ходом представления.

Все это промелькнуло перед Митей в одно мгновение, однако теперь он готов был поклясться, что возникший в беснующемся людском море мужчина и странный зритель в московском цирке — одно и то же лицо.

Митя озирался по сторонам, надеясь вновь увидать давнего знакомца и убедиться в своей правоте, но тщетно.