Рассвет

— Мой план отлично сработал. Один из вас уже мертв, а для вас уготована судьба, что хуже смерти. Отныне вы — нищая, изгой, парвеню! В сорок два года вы остались ни с чем.

— Объяснитесь хоть немного.

— С удовольствием. В течение многих лет я безропотно подчинялся вам, страстно желая отомстить, ожидая отмщения. Я знаю, вы считали меня дураком, и по сравнению с вами я действительно дурак, но вы не понимаете, на какую ненависть способен даже дурак. В течение двадцати лет, леди Беллами, я ненавидел вас, вы никогда не узнаете, как сильно, хотя, возможно, то, что я собираюсь сказать, может дать вам об этом некоторое представление. Я очень хорошо знал, в каких отношениях вы были с Джорджем Каресфутом, вы никогда и не скрывали их от меня, вы скрывали только доказательства. Вскоре я действительно обнаружил, что ваш брак со мной был не чем иным, как прикрытием, что меня использовали как ширму. Однако ваше прошлое я так и не смог постичь. Я не похож на мстительного человека, но, несмотря на это, я много лет искал способы погубить вас обоих, и все мои планы терпели неудачу, пока счастливый случай не сделал слепую страсть этого зверя орудием его собственной гибели и не отдал вас в мои руки. Вы даже не понимали, когда рассказывали мне всю историю и просили моего совета, как я упивался тем, что, вы, должно быть, испытываете мучительное унижение, рассказывая ее и будучи столь гордой женщиной. О, это была поучительная сцена, которая убедила меня в том, что я подозревал и раньше: Джордж Каресфут, должно быть, привязал вас к себе узами более крепкими, чем простая симпатия, он должен был держать вас железной хваткой. Это заставило меня также задуматься, что если бы я мог каким-либо образом обрести такую же силу, то тоже смог бы подвергнуть вас подобной пытке.

Леди Беллами впервые подняла на него глаза.

— Я вас утомил, — вежливо поинтересовался он, — или мне продолжать?

— Продолжайте.

— С вашего позволения, я позвоню, чтобы принесли стакан хереса… Нет, кларета, день слишком жаркий для хереса, — и он позвонил в колокольчик.

Принесли кларет, и сэр Джон выпил бокал, заметив с наигранным хладнокровием, что это крепкое вино по фунту за дюжину бутылок; затем он продолжил свой монолог.

— Первое, на что я должен обратить ваше внимание, — это заговор против Артура Хейгема. Может показаться, что им я связан с вами — но это не так. Теперь, когда Джордж Каресфут мертв, против меня нет ни одной улики, кроме ваших собственных слов… но кто же вам поверит? Ваша вина очевидна и доказана — это вы доставили фальшивое письмо, я могу доказать, что это вы выкрали кольцо у Хейгема, и это вы уговаривались с Филипом. Вам нет спасения, и я уже воспользовался случаем, чтобы снять с себя всякую ответственность за ваши поступки. На дознание я явлюсь, чтобы дать показания против вас, а затем брошу вас на произвол судьбы.

— И это все?

— Нет, женщина! У меня твои письма!

Она вскочила с негромким вскриком и нависла над ним, широко открыв глаза. Сэр Джон откинулся на спинку стула, потер руки и с явным удовлетворением наблюдал за ее измученным лицом.

— Да, у вас есть повод кричать, — сказал он, — потому что я не только владею ими, но еще и читал, и перечитывал их. Я знаю всю вашу историю, имя мужа, которого вы бросили, имя ребенка, который умер из-за вашего равнодушия. Я даже послал агента, чтобы он определил местность, откуда вы явились. Да, вы можете кричать, потому что я прочитал их все, и действительно, это весьма поучительные документы… и достаточно захватывающие для какого-нибудь романа; такой огонь, такие страстные ссоры, такое дикое отчаяние! Но раз уж я узнал, как и почему вы вышли за меня замуж, я расскажу вам, что я решил теперь сделать. Я собираюсь после следствия выгнать вас из этого дома и назначить вам жалкие гроши на содержание — но лишь пока вы остаетесь здесь. Я хочу, чтобы вы стали моралью во плоти, ходячим памятником позора в графстве, которым вы до сего момента управляли. Если вы попытаетесь сбежать от меня, выплата будет прекращена; если вы найдете работу, ваша репутация будет немедленно раскрыта. На каждом шагу вас будут ждать новые удары, пока вы не научитесь целовать руку, которая вас бьет, и молить о пощаде на коленях. Моя месть, Анна, должна сломить ваш дух.

— А ты не боишься, Джон, что я выступлю против тебя? Ты же знаешь, что я женщина сильной воли и обладательница таких ресурсов, о части которых ты даже не догадываешься.

— Нет, я не боюсь, потому что у меня есть подкрепление; я все еще храню письма, которые украл два дня назад; и даже если вы убьете меня — я оставил указания, которые обеспечат ваше разоблачение.

Последовала пауза.

— Вам больше нечего сказать? — наконец сказал он.

— Нечего.

— Предположим, Анна, что я просто пытался напугать вас, и если вы сейчас упадете передо мной на колени и попросите прощения, я прощу вас… нет, не прощу, конечно, но отпущу на более мягких условиях — вы сделаете это?

— Нет, Джон, не сделаю. Однажды я уже вставала на колени перед мужчиной и не забыла урока, который он мне преподал. Делайте, что хотите.