Рассвет

— Значит, вы понимаете мои условия и принимаете их?

— Понимаю ли я их? О, да! Я понимаю, что вы человек недалекий и, как все недалекие люди, жестокий и жаждущий мести до последнего фартинга, но вы забываете, что всем в жизни обязаны мне. Заметьте, я не хочу оправдываться. Глядя на это дело с вашей точки зрения… с вашей собственной крошечной кочки, я могу почти посочувствовать вам. Но что касается принятия ваших условий — неужели вы так мало меня знаете, что думаете, будто я могу сдаться? Разве вы не знаете, что я могу сломаться — но никогда не согнусь? И если бы я решила сразиться с вами, я бы победила вас, даже сейчас, когда у вас на руках все козыри; но я устала от всего этого, особенно же устала от тебя и твоих мелочных привычек, и потому — я не стану драться. Вы нанесете мне достаточно вреда, чтобы сделать невозможным тот грандиозный успех, который я запланировала для нас обоих… я устала от всего, кроме успеха, который должен венчать всякую борьбу. Что ж, у меня есть способы побега, о которых вам неизвестно. Делайте, что хотите, я вас не боюсь!

Леди Беллами села на стул, откинулась на спинку и бросила на сэра Джона усталый и равнодушный взгляд.

Маленький сэр Джон заскрежетал зубами и скорчил злобную гримасу, которая выглядела нелепо неуместной на столь жизнерадостном круглом лице.

— Будь ты проклята! — сказал он. — Даже сейчас ты осмеливаешься бросать мне вызов. Знаешь ли ты, женщина-дьявол, что в этот самый момент мне кажется, что я почти люблю тебя?!

— Конечно, я знаю это. Если бы ты не любил меня, то не стал бы тратить столько сил на то, чтобы раздавить меня. Но разговор вышел очень долгий; может быть, мы положим ему конец?

Сэр Джон некоторое время сидел неподвижно, размышляя и глядя на великолепное существо с лицом сфинкса, и во взгляде его ненависть мешалась с уважением.

— Анна, ты замечательная женщина! Я не могу… не могу этого сделать, не могу полностью погубить тебя. Ты должна быть разоблачена — здесь я помочь бессилен, даже если бы захотел — и мы должны расстаться, но я буду великодушен к тебе; я назначу тебе пятьсот фунтов в год, и ты будешь жить там, где захочешь. С голоду ты не умрешь.

Она слегка усмехнулась и ответила:

— Я уже умираю с голоду — время обеда давно прошло. Что же касается твоих пятисот фунтов в год, которые ты мне выделишь из тех трех или четырех тысяч, которые я тебе обеспечила, то они меня не интересуют. Говорю тебе, я устала от всего этого и никогда не чувствовала себя настолько выше тебя, как сейчас, в момент твоего триумфа. Чтобы унизить меня, чтобы низвергнуть, нужна более сильная рука, чем твоя. Может быть, я и дурная женщина, но ты слишком поздно поймешь, что таких, как я, в мире очень мало. В течение многих лет ты сиял отраженным светом; когда свет погаснет, погаснешь и ты. Возвращайся в свою родную грязь, в ту ментальную слизь, из которой я тебя вытащила, презренное создание! И когда ты потеряешь меня, научись измерять потерю глубинами, в которые ты погрузишься. Я отвергаю твои подачки. Я смеюсь над твоими угрозами, ибо они обрушатся на твою собственную голову. Я презираю тебя — и я покончила с тобой, Джон Беллами. Прощай! — И, гордо присев в реверансе, она вышла из комнаты.

В тот же вечер прошел слух, что сэр Джон Беллами расстался со своей женой из-за обстоятельств, ставших ему известными в связи со смертью Джорджа Каресфута…

Глава LX

В тот же день леди Беллами приказала запрячь рысака в коляску и поехала в Аббатство. Она нашла Филипа, расхаживающего взад и вперед по дорожке перед старым серым домом — домом, который этим утром добавил еще один пункт к длинному списку человеческих трагедий, свидетелем которых были его стены. Лицо Филипа было бледным и искаженным душевными страданиями, и, едва узнав леди Беллами, он сделал попытку убежать. Она остановила его.

— Полагаю, оно здесь, мистер Каресфут?

— Что? Что — здесь?

— Тело.

— Да.

— Позвольте мне взглянуть на него.

Филип помедлил с минуту, а затем повел ее в свой кабинет. Труп лежал на столе в том же положении, в каком его вытащили из воды; с мокрой одежды все еще падали прямо на пол тяжелые капли воды. Сегодня вечером тело Джорджа должны были перевезти в Роксем, где ему предстояло дожидаться завтрашнего дознания. Ставни в комнате были закрыты, чтобы полумрак сгладил жуткое зрелище, но даже при столь скудном освещении леди Беллами могла различить каждую деталь его очертаний, четко обозначенных влажными пятнами на простыне, небрежно наброшенной сверху. На стуле рядом со столом, возле самой головы Джорджа, лежал труп собаки, все еще крепко вцепившись зубами в руку мертвеца — создавалось впечатление, что мертвый пес собирается взобраться на стол. Мертвую во всех смыслах хватку мощных челюстей невозможно было ослабить, не разрубив собачий череп, но делать это до окончания следствия сочли нецелесообразным.

В дверях Филип остановился, как будто не собирался входить.

— Входите же, — сказала леди Беллами, — вы, разумеется, не боитесь мертвеца?