Рассвет

— Почему у меня такой несчастный вид? Потому что я предан проклятию, которое ты не можешь понять, и я не единственный… Где те, кто замышлял против тебя заговор? Джордж мертв, Беллами исчез, леди Беллами полностью парализована, а я — хотя я и не строил заговоров, я только позволил им осуществиться — проклят. Но если ты можешь забыть прошлое, Анжела… почему ты не возвращаешься в мой дом? Конечно, я не могу принуждать тебя; ты свободна и богата, ты можешь поступать как хочешь…

— Я вернусь на некоторое время, если вы этого хотите… если смогу взять с собой Пиготт.

— Можешь взять с собой хоть два десятка Пиготт, мне все равно, если ты заплатишь за их содержание! — добавил он, поддавшись на мгновение своей прежней скупости. — Но что означает «на время»?

— Я не думаю, что задержусь здесь надолго; я подумываю уйти в монастырь.

— Ну что ж, ты сама себе хозяйка и должна поступать так, как тебе заблагорассудится.

— Тогда я перееду завтра.

На этом они расстались.

Глава LXIX

Итак, на следующий день Анжела и Пиготт вернулись в Эбби-Хаус, но оба чувствовали, что возвращение домой будет невеселым. В самом деле, даже если бы не было никакой другой причины для меланхолии, одного созерцания лица Филипа Каресфута было бы достаточно, чтобы возбудить ее в самом счастливом человеке. Впрочем, Анжела редко виделась с отцом, потому что они оба по-прежнему держались своих старых привычек. Весь день ее отец сидел взаперти в своем кабинете и занимался делами, связанными с присоединением собственности и улаживанием дел Джорджа; его двоюродный брат умер, не оставив завещания, поэтому Филип взял на себя личную ответственность и принял поместье в качестве законного наследника. По вечерам, однако, он отправлялся гулять и проходил пешком много миль, в любую погоду — казалось, он боялся проводить темные часы дома.

Вернувшись в старый дом после примерно месяца отсутствия, Анжела случайно получила любопытное представление о душевных страданиях своего отца.

Случилось так, что однажды ночью она никак не могла заснуть — ее слишком обуревали горестные мысли — и подумала, что лучше будет отвлечь себя чтением. Однако книга, которую она хотела найти, находилась внизу, а было уже два часа ночи, и в коридорах было прохладно. Впрочем, всё лучше, чем бессонница и груз грустных мыслей и пустых желаний; поэтому, накинув халат, она взяла свечу и пошла вниз, вспоминая на ходу, как в таком же наряде бежала по этим коридорам от мужа.

Анжела взяла книгу и уже возвращалась, когда увидела, что в кабинете отца все еще горит свет, а дверь приоткрыта. В этот момент случилось так, что необычайно резкий сквозняк, пробежавший по одному из коридоров ветхого дома, погасил ее свечу. Подойдя к двери кабинета, Анжела толкнула ее, чтобы посмотреть, нет ли там кого-нибудь, и попросить огня. Сначала она никого не увидела. На столе, заваленном бумагами, стояли две свечи, бутылка коньяка и стакан. Она как раз подошла к свече, чтобы зажечь свою, когда ее взгляд упал на то, что она сначала приняла за кучу одежды, валявшуюся на полу в углу комнаты. Дальнейшее исследование показало, что это был мужчина — она отчетливо видела его руки. Ее первой мыслью было, что она застала врасплох вора, и девушка остановилась, испугавшись и не зная, что делать. В этот момент куча тряпья зашевелилась, руки дернулись — и удивленному взору Анжелы открылось лицо ее собственного отца. Оно было искажено выражением крайнего ужаса — точно таким же, какое она видела, когда Филип в беспамятстве брел через холл в ночь пожара в Айлворте.

Глаза его, казалось, вылезли из орбит, в них светился ужас; волосы, с каждым днем становившиеся все седее, стояли дыбом, а бледные губы полуоткрылись, словно пытаясь произнести какие-то слова. Филип видел дочь, но, кажется, совсем не удивился ее присутствию. Снова прикрыв глаза одной рукой, он еще глубже забился в угол, а другой указал на большое кожаное кресло, в котором, как рассказывала Пиготт, умер ее дед.

— Посмотри туда! — хрипло прошептал он.

— Куда, отец? Я ничего не вижу.

— Вон там, девочка, в кресле — смотри, как он на меня смотрит!

Анжела застыла в ужасе. Она встревожилась, вопреки собственному разуму, невольно заражаясь его суеверием.

— Вы пугаете меня… ради Бога, скажите мне, в чем дело.

Ужасный взгляд Филипа снова остановился на кресле, и зубы его застучали.

— Великий Боже! — прохрипел он. — Оно приближается…

Издав сдавленный крик, он упал ничком, почти лишившись чувств. Необходимость действовать привела Анжелу в себя. Схватив кувшин, она плеснула немного воды в лицо отцу. Он пришел в себя почти мгновенно.

— Где я? — пролепетал он. — Ах! Я помню, мне было не совсем хорошо… Не беспокойся об этом… Что ты здесь делаешь в такое время? Передай мне бутылку, — и он залпом выпил почти полстакана бренди. — Ну вот, я так и знал: у меня просто был сильный приступ несварения желудка, вот и все. Спокойной ночи.