Рассвет

«…Нет, я не должен был так говорить за обедом. Это огорчило маму. Может быть, не надо было оставлять в своей комнате ни книги о Гитлере, ни даже фотографии Джима Джонсона». Эти вещи появились в его комнате, когда он начал спать с Робби. Тогда началась его взрослая жизнь. Он растянулся в кровати, расслабив каждый мускул своего тела, и вдруг ощутил сладкую боль в чреслах, представив рядом с собой гибкое тело прижавшейся к нему Робби.

«А Тимми, — подумал он, — наверное не узнает этой пронзительной сладкой боли, радости и печали земной любви».

За окном летняя ночь звенела стрекотом сверчков, как звенела тысячу лет назад. А на другой планете, вращающейся вокруг другого солнца, другие существа наполняют ночь своей музыкой. «Ученые говорят, что после гибели жизни на планете останутся одни насекомые. Тараканы? Пф-ф… сносно. Ну а сверчки вообще — симпатичные создания. Всю ночь они стрекочут под моим окном…». Он заснул.

Лаура сидела, задумавшись, на неосвещенной террасе, пока не послышался шум колес подъезжавшей к дому машины. Заперев машину в гараже, Бэд прошел на террасу по росистой лужайке.

— Эй, почему ты здесь?

— Ничего, просто не хочется спать.

— Сидишь одна. Что случилось?

— Право же, ничего.

— Я тебя знаю. Чувствую, если что-то с тобою не так.

Так оно и было, но не пускаться же ночью в объяснения. Да Лаура и не хотела посвящать в свои настроения Бэда. И потом — она устала… Ах, как она устала…

— Как прошло твое собрание? — спросила она Бэда, не отвечая на его вопрос.

— Превосходно. Хотя слишком затянулось для воскресной ночи. Что поделаешь, люди любят сами себя послушать. — Он поцеловал ее. — Да у тебя новые духи. Как они называются?

— «Белые плечи».

— О, твои белые плечи… И белая грудь… И все остальное… А знаешь, я проголодался. Сделай мне сэндвич.

Кухня, как и весь дом, была предназначена для большой семьи. Фарфоровая посуда в буфете — тонкий китайский фарфор, сияющие медные кастрюли на полках до самого потолка, две плиты — электрическая и редко используемая, но начищенная до блеска, старинная, отапливаемая углем. Аккуратная связка дров, приготовленная в углу для растопки камина в зимние вечера. Кружевная паутина вьющихся растений на окне.

— Люблю наш дом, — сказал Бэд. «Мой дом — моя крепость». Да, и каждый должен защищать эту крепость, не щадя своих сил. Это я понимаю.

— К счастью, у нас в Америке нет враждебных сил, против которых надо оборонять свой дом.

— Напрасно ты так уверена. Старый уклад под угрозой. Его ненавидят евреи, негры, люмпены. О католиках я этого не скажу, я знаю среди них порядочных людей, но для них на первом месте преданность Папе. Не Америке.

— Не хочешь ли кусочек кекса? Я испекла два, один тетушкам в дорогу.

— Спасибо, не стоит мне есть сдобу, я уже выпил сегодня пару пива. Лишний вес — реальная угроза для меня. — Он откинулся на спинку стула и откусил кусок сэндвича. — Один приятель рассказал мне, что на улице Фейрвью поселилась пара черных. Купили дом Блейров. Хорошенькое дело!

— Да, мне сказала Лу Фостер.

— Такой прекрасный район и вдруг вселяются эти вшивые подонки.

— Они имели право купить этот дом, — возразила Лаура.

— Закон можно обойти. Повысить цены так, чтобы они купить не смогли.

Пальцы Лауры сжали ручку кофейной чашки, но она возразила спокойно:

— А, может быть, они славные люди…

— Ну, может быть… Но, черт возьми, Лаура, будь же реалисткой!

— Я именно реалистка в этом вопросе.

— Но я рад, что не буду иметь с ними дела. Они все-таки не совсем рядом с нами поселились. Вот Ордвеи сумеют облить их холодом.

— Ордвеи? — Это были владельцы соседнего с домом Блейров дома. — Ну, и как они, по-твоему, будут себя вести?

— Ну, будут их игнорировать, — пожал плечами Бэд. — Глядеть сквозь них, словно они прозрачные.

Да, Грэйс Ордвей сумеет так себя вести. Выражение лица у этой дамы всегда было такое кислое, как будто она сосала лимон. А у мужа всегда было злое и чем-то недовольное выражение лица. Такая пара может напугать черных соседей.

Как-будто уловив ее страх, Бэд заметил:

— А знаешь ли, мне кажется, что на этой улице в скором времени случатся беспорядки.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто знает? Но, конечно, многим людям это вселение черных совсем не по душе.

В душе Лауры закипала ярость.

— Да — таким людям, как ты, — сказала она, четко выговаривая слова. — Как ты, и, к сожалению, как Том, тоже.

— Том? — удивленно вскинул брови Бэд. — В чем ты нас — меня и его — можешь обвинить?

— Не в поступках, нет. Но ваши слова подстрекают тех, кто совершает поступки. Ваши идеи, ваши речи вдохновляют их, и в сущности вы так же виноваты, как и они.

— Я не виноват, что ты такая сердобольная, Лаура. Наверное, готова помочь любому ленивому негру, который клянчит милостыню, или еврею с подписным листом на сооружение Стены плача.

Она сжала руки, чтобы заставить его замолчать:

— Лучше иметь слишком мягкое сердце, чем ледяное, или чем вовсе не иметь сердца.

Бэд улыбнулся своей ослепительной улыбкой, — он не любил вести споров. Но Лаура не желала остановиться: