Рассвет над волнами

— Ты имеешь в виду тренажер? — уточнил капитан второго ранга Якоб. — Я не считаю, что эта идея неосуществима. Если без шуток, то она может оказаться очень полезной… Рассказ начальника водолазной команды меня в этом еще раз убедил. По возвращении из плавания я пойду в штаб бригады и поговорю со штурманом. Обсудим, что можно предпринять. Материалы, люди, время…

Фронт работ немалый, но и обстановка сейчас другая. Мы стали более восприимчивы к разного рода экспериментам. Да и штурман бригады не консерватор, я его хорошо знаю. Договорись с этим лейтенантом из мастерских и подготовь подробный доклад: предполагаемая конструкция, примерная стоимость, необходимые материалы…

— Мы уже подумали об этом.

— Да ну? Это снабженцам понравится. Нам понадобится побольше союзников в этом деле…

— Я так понимаю, что вы полностью на нашей стороне, — обрадовался лейтенант Пэдурару. — Шансы наши увеличиваются.

— Ну а пока сходи подготовь метеосводку. Мы еще потренируем рулевых в естественных условиях — в море.

Глава 8

Стопка белой бумаги, лежавшая на краю письменного стола, казалась ему холодной, недружелюбной. Ион Джеорджеску-Салчия однажды читал интервью собрата по перу, который жаловался, что при виде чистых листов бумаги его охватывает страх. На одном и том же листе можно написать начальные фразы шедевра и банальную заявку на ремонт сантехнического оборудования в квартире. На столе Джеорджеску-Салчию ждали триста листов чистой бумаги. Чем он их заполнит? И сколько на это потребуется времени? Если писать по две страницы в день, потребуется полгода. «Неплохо для непрофессионального автора, — с удовлетворением подумал он, — который целый день занимается общественно полезным трудом — тщетно пытается привить ученикам интерес к языку, научить правильно употреблять герундий, проверяет эти ужасные письменные задания…»

Джеорджеску-Салчия со вздохом поднялся из-за стола: он решил прибрать в квартире, где повсюду были видны следы вечеринки, посвященной выходу в свет его рассказа. С тех пор прошло два дня, но Джеорджеску-Салчия разделил уборку квартиры на несколько этапов. В первый день он перемыл тарелки и фужеры, выбросил остатки сандвичей и вынес пустые бутылки на балкон. В столовой, под столом, валялись грязные льняные салфетки, хлебные корки, на голубом коврике виднелись горки сигаретного пепла. Беспорядочно раскиданные стулья занимали много места. Неполитая земля в цветочных горшочках с махровой геранью, которую так любила Паула, превратилась в сухие, покрытые белым налетом комочки. Иллюстрированный альбом «Боттичелли» торчал из-под энциклопедического словаря на кровати спальни. Пластинку с записями Ромики Пучяну кто-то прислонил к правому подлокотнику кресла, а по журналу с его рассказом провел длинную черту зеленым фломастером.

Джеорджеску-Салчия принялся ходить по квартире, наводя порядок, и с иронией подумал, что за известность надо расплачиваться. Расставляя все по местам, он невольно припоминал, как проходило торжество. Прикроватный коврик сдвинут за дверь — это режиссер Дома культуры захотел вдруг танцевать. Это был тип, о которых говорят, что он «весь из себя». Он носил длинные волосы, как подобало глубоко творческим натурам. На нем был темно-кирпичный пуловер, надетый поверх красной рубашки с расстегнутым воротником. Пришедшие раньше остальных гостей две актрисы из его труппы, пользовавшиеся популярностью в городке, Лия и Мия, встретив своего шефа, долго восторгались его вкусом, удачным цветовым сочетанием пуловера и рубашки.

— Ах, как это выдает в вас человека искусства! — говорила Мия.

— Ах, как это вас молодит! — добавляла Лия.