Рассвет над волнами

Джеорджеску-Салчия едва успел разложить стол, как где-то около семи часов явились гости. Он знал их по спектаклю, к которому по просьбе режиссера написал что-то вроде пролога и несколько наивных стишков. По уверению режиссера, это придало спектаклю неординарность. Пока Лия и Мия, стоя по разные стороны сцены с микрофонами в руках перед закрытым занавесом, читали стихи, артисты использовали паузу, чтобы переставить декорации. На репетициях, куда приглашали Джеорджеску-Салчию, он просил Лию и Мию поработать над декламацией, учил передавать смысл стиха, хотя с такими стихами, как эти, по правде говоря, трудно было что-либо сделать. Но Лия и Мия десятки раз в различных тональностях повторяли эти рифмованные банальности и на премьере были вознаграждены за свой труд аплодисментами. Хорошо сложенные, так удачно выступавшие на сцене, они и в жизни были неразлучны, работали служащими в одном жилищно-хозяйственном учреждении. В концертах они часто разыгрывали сатирические сценки на актуальные темы из жизни города: об опоздании автобусов, которые ходили не по расписанию, о вывесках «Закрыто на учет», о том, как в парикмахерских берут чаевые, о нарушении правил уличного движения и так далее. Девушкам нравилось, когда публика с энтузиазмом аплодировала им за острые куплеты и задорное исполнение. Это заставляло их проникнуться еще большим уважением к Джеорджеску-Салчии, потому что, как правило, автором всех этих сценок и стишков был он. Они все чаще приставали к нему с просьбой написать специально для них небольшую пьеску, с которой связывали надежды осуществить свое заветное желание — стать профессиональными артистками.

Так вот, придя раньше остальных гостей, они оказали Джеорджеску-Салчии неоценимую помощь — расставили стулья, накрыли на стол, красиво разложили сандвичи и печенье на подносах.

Когда появился режиссер, Джеорджеску-Салчия встретил его с фужером аперитива. Режиссер некоторое время чинно прогуливался с фужером из комнаты на балкон, затем в столовую, где хозяйничали барышни, а в конце концов занял очень удобную позицию возле книжного шкафа, откуда хорошо просматривалась входная дверь, и с любопытством взирал на входящих гостей.

Раздался звонок, и хозяин квартиры пошел открывать. Пришел его коллега Адам, в черном костюме, при галстуке. В руках он держал бутылку шампанского, которую с помпой вручил виновнику торжества:

— Это вместо букета. Поставь в холодильник, мало ли как сложатся обстоятельства.

— Спасибо, но напитков у меня достаточно.

— Никогда не смей так говорить. О, я слышу знакомые голоса! — И он направился на кухню поприветствовать девушек: — Целую ручки, какой сюрприз! Очевидно, все мастера искусств нашего города собрались сегодня здесь.

— Кроме мастеров кулинарного искусства, — поправила его преувеличенно веселым тоном Мия.

Снова зазвонил звонок — пришла Дойна Попеску с мужем, невысоким, пухленьким, лысоватым, с толстыми губами, понимавшим толк в еде. За вечер он съел изрядное количество сандвичей, обильно запивая их вином, и в кульминационный момент литературного диспута вдруг вдохновенно запел:

— «Прощай, дорогая Нела. Уж вечер, я иду домой…»

Острый, словно кинжал, взгляд жены заставил его умолкнуть на полуслове.

А пока гости обменивались ничего не значащими фразами о погоде, о туристах, наводнивших город с началом курортного сезона.

Хозяин поддерживал беседу, и казалось, что он специально тянет время. В воздухе витал немой вопрос: «Кого ждем?» Но вот вновь зазвенел звонок, и на пороге появилась Амалия. На ней было тонкое вечернее платье и туфли золотистого цвета. В руке она держала маленький ридикюль и плоский сверток, упакованный в белую бумагу.

— Добрый вечер, — сказала она, останавливаясь в холле.

Джеорджеску-Салчия поцеловал ей с признательностью руку и прошептал:

— Спасибо, что пришла. Я уже начал терять надежду.

— Вот, небольшой подарок от меня, собственной работы…

Ион Джеорджеску-Салчия проводил ее в столовую и громко возвестил гостям:

— Вот теперь все музы искусства в сборе. Прибыла и живопись! Амалия, познакомься, это Лия и Мия — представительницы драматического искусства, а это режиссер Джео Стамате.

— Очень рад, — поклонился Джео, глядя на белый сверток.

— Это подарок коллеги… Я могу показать его гостям? — обратился Джеорджеску-Салчия к Амалии.

Она согласно кивнула. Он стал нетерпеливо освобождать сверток от белой оберточной бумаги, скрепленной липкой лентой, и под восхищенные восклицания гостей извлек портрет старика Али.

— Удивительно! — сказал Адам. — Настоящее произведение искусства. Вы нас шокировали, Амалия. Сожалею, что раньше не довелось увидеть ни одной из ваших работ. Примите мои поздравления.

Режиссер подошел к портрету поближе, долго его рассматривал, потом отступил на шаг и, скрестив руки на груди, еще раз окинул портрет оценивающим взглядом:

— Законченное произведение искусства! Завидую тебе, маэстро, — обратился он к Джеорджеску-Салчии. — Получить такой подарок…