Рассвет Полночи. Херсонида

454 В Л. Коровин Несчастный и счастливый смертный - Все здесь найдут изящну область Для чувств, для сердца, для души... (Песнь III, ст. 634-640) Длинные перечни имеют и художественный смысл: создать впечатление неисчерпаемого разнообразия богатств полуострова, подобного разнообразию самого мира. Различные отрасли научного знания входят как составляющие в процесс его поэтического постижения. На материале природы и истории Крыма Бобров создает грандиозную модель мироздания. Сам полуостров у него возникает из моря подобно миру из Хаоса». «Сухая», на взгляд поверхностного наблюдателя, научная картина мира в поэме не статична. Этот детально продуманный мир показан в движении, он не завершен, находится на грани апокалиптической катастрофы и вот-вот «шатнется... на ломкой оси». «Описательная поэма Боброва, - писал Ю.М. Лотман, - рисует трагический, конфликтный мир, находящийся в состоянии мучительной динамики, постоянного самоотрицания и дисгармонии (...) Бобров создает трагедию...»55. Два вставных эпизода поэмы - о пустыннике, пожелавшем покончить с собой после разорительного нашествия монголов (песнь V), и об аравийском лжеучителе (песнь VII) - раскрывают актуальную для автора философскую и политическую проблематику. В речах лжеучителя отчетливо слышны интонации деятелей французского просвещения с их проповедью деизма и веротерпимости: «Открыто небо, - он ревет, - Да будет общая мечеть! Лотман ЮМ. «Сады» Делиля в переводе Воейкова и их место в русской культуре Ц Делиль Ж. Сады. Л., 1987. С. 200-201 (Лит. памятники).

Поэзия С.С. Боброва 455 Закрой все книги, все писанья! Читай природу! узришь Бога... (...) Послушайте! - и человек Есть малый мир, но храм великий, Одушевленная мечеть. Сей храм, сей храм будь свят Алле!» Так окаянный льстец трубил, Муж с хитрым и лукавым сердцем, - В устах его Гоморра ржала. (Таврида. С. 212-216; cr/. в «Херсониде»: песнь VII, ст. 282^02) Кажущееся благоразумие проповеди «льстеца» наводит на мысль о ничтожестве человеческого разума: Что любомудрие его? Лишь пар светящийся при блатах. Что гордый разум человеков? Лишь слабый свет, - неверный вождь; Он часто ползает у ног Какой-нибудь Фатимы гордой Иль своенравного паши. (Таврида. С. 216-217; ср. в «Херсониде»: песнь VII, ст. 406-412) Двусмысленность вносится наличием здесь фигуры рассказчика - шерифа Омара, хотя, как правило, автор лирически отождествляет себя с ним, т.е. инвективы против «гордого разума» могут быть прочитаны как изложение взглядов осталого «музульманина». Оставленная возможность иного истолкования вполне в духе Боброва: она создает напряжение между двумя способами мировидения. На чьей стороне автор, до конца остается неясным. Интересно, что в «Херсониде», вероятно, под влиянием выступлений А.С. Шишкова, появится дополнительная характеристика «льстеца» и ему подобных:

456 В Л. Коровин Сих много будет Тааджалов, Сих нечестивейших отростков. - Не столько их Восток рождает, Сколь темный Запад производит; А Запад - ближе к Ингистану56. Или, сказать по-европейски, Плутон, царь запада туманный Иль низшей мрачной части мира, Воспитывает изуверов. (Песнь VII, ст. 461-469) Инвективы против вольнодумства «галлов» имеются также в заключающем «Тавриду» «Имне» (в «Херсониде» - «Имн Царю царствующих»), в написанном в 1799 г. «Отзыве Буалу против французов» (№ 51), где кровавые события революции и казнь Людовика XVI объявлены следствием ложного просвещения, и в позднейшей поэме «Древняя ночь вселенной». В эпизоде об «отчаянном пустыннике» сказались «отчаянные» настроения самого автора в годы создания поэмы. Пустынник, решившись наложить на себя руки, долго рассуждает о жизни и смерти, о бытии и небытии и наконец заявляет о готовности принять смерть и уничтожение: «Пусть буду сим ничем!» После этих слов является ангел, обличая его «саддукейские» умствования и вещая бессмертие души. Пустынник все равно погибает, но от чужой руки и с радостной надеждой «проснуться в новом мире». Этот отрывок связан с ранними стихами Боброва. Не случайно только здесь на протяжении всей поэмы возникают аллюзии на Юнга57. Позднее аналогичный эпизод войдет в X песнь «Древней ночи вселенной» (Ч. 2. Кн. 4. С. 115-164). Новаторством Боброва явился отказ от рифмы в обширном «лирико-эпическом песнотворении». В посвящении (ср. «Предварительные мысли» в «Херсониде») он определенно 56 Т.е. к преисподней. 51 См.: Левин 1990. С. 200.