Рассвет Полночи. Херсонида

Поэзия С.С. Боброва 487 лишен зрения и под видом слепца принужден скитаться по разным странам и временам в поисках того, кто исцелит его от слепоты и примирит с отцом. Наставляет его на этом пути разумный и благочестивый Зихел (Разум), а совращает и чинит препятствия лживый Рамай (Губитель), иногда принимающий облик Зихела. Нешам посещает Вавилон, Ассирию, Индию, Иран, Эфиопию, Ливию, Египет, Сицилию, Грецию, Сирию, знакомится с разными религиозными и философскими системами, повсюду узнает «черты первообразного закона» (везде более или менее искаженного), «но врача не находит». Попадает в сети «ложных умствований» и «опасной эклектики» Рамая, женится на его дочери обольстительнице Таве (Вожделение), но, устрашенный знамением, бежит с брачного ложа, затем покушается на жизнь своего наставника Зихела и едва не становится самоубийцей, бросившись, по примеру Эмпедокла, в жерло Этны. Останавливает его лишь явление Зихела и песнь его спутницы - «сострадательной Кемлы». Наконец в Палестине он оказывается одним из евангельских слепцов, сидящих у врат Иерихона, и получает исцеление от руки Спасителя. Тогда наступает «рассвет». Видно, что в своей «иносказательной эпопее» Бобров воспроизвел схему аллегорического путешествия в поисках истины. Однако замысел его был в принципе шире. Он создавал монументальный религиозно-философский эпос, поэтическую историю человечества до Христа, и призвал в спутницы «священну Клию», а не другую музу. О его приверженности к исторической тематике можно было судить уже по его ранним стихам в «Покоящемся трудолюбце» (священная история), по «Тавриде» (история Крыма) и первой части «Рассвета полночи» (история России в XVIII столетии). В данном случае он, по собственному признанию, хотел «составить историю разума человеческого»109 и поэтому сопро- №ДНВ. 4.2. Кн. 4. С. 298.

488 В Л. Коровин водил поэму учеными «объяснениями» и «примечаниями» (ок. 200 страниц на 700 страниц стихов). Европейские образцы «Древней ночи вселенной» автор, как и в случае с «Тавридой», назвал сам110. Это «Потерянный рай» Дж. Милтона («The Paradis Lost», 1667), «Мессиада» Ф.- Г. Клопштока («Der Messias», 1748-1773), «Смерть Авеля» С. Геснера («Der Tod Abels», 1758), «Страшный Суд» Бенгта Лиднера («Yttereta domen», 1788), т.е. поэмы, имеющие своим предметом события священной истории, и «Ночные размышления» Э. Юнга. В их ряду назван и М.М. Херасков, но не как сочинитель «Россияды» и «Владимира», а как автор небольшой поэмы «Вселенная» (1790), повествующей о творении мира и человека и о восстании сатаны. Как видно, свою поэму Бобров располагал в ряду европейских религиозных эпопей, но при этом не желал, чтобы в ней видели простое поэтическое изложение событий из священной истории, как у Милтона и Клопштока, а тем более аллегорический «роман» или «героическую поэму»111. Как и в «Тавриде», Бобров в новой поэме педантично сообщает множество исторических сведений, уравнивая в правах «историю» с «вымыслом». Достоверность, «историческая истина» для него важны не только сами по себе, но и как эстетический фактор. Поэтому в странах, через которые проходят слепец и его наставник, правильней видеть не ступени посвящения или символические пространства блу- 110 См.: Там же. С. 144-145, 326. 111 Ср.: «Книга сия не роман и не героическая поэма (...) также не есть особливое какое извлечение из священной или языческой истории; но она, так сказать, есть средняя черта, которая, находясь между первой и второй, покушается иногда сближиться то к той, то к другой, боясь между тем к обеим прикасаться, и как бы не смея ни исказить первой чрез последнюю, ниже возвысить последней чрез снисхождение первой. Таким образом, можно назвать сие творение некоторым только родом самого легкого и отдаленного инде покушения на оба сии образца» (ДНВ. Ч. 1. Кн. 1. С. 1).