Рассвет в моем сердце

Поэтому изобразил глаза девочки черными, как бездонные колодца. Тьма. Идеальное описание моего таланта. Что держало хрупкую веру? Почему до сих пор не оставил попыток? Через рисование я понимал свой внутренний мир, познавал внешний. Но пора мне двигаться дальше. Выбрать реальность. То, как я повел себя с Лиз, – непростительно. Тьма текла по моим венам, мой дар отравлен, и я мог всерьез причинить кому-то вред.

Я осмотрел пляж, монотонно постукивая карандашом по чистому листу. Уехать бы… Но куда? Внимание привлекли двое мальчишек: они переговаривались, показывая пальцами на Мишель. Сначала я подумал, что они смеются над девочкой, но смеялся только один из них – коренастый и русоволосый. Второй парень, с черными волосами и в очках, поймал мой взгляд, растерялся, покраснел. О, как это знакомо, Дима тоже смеялся над моей нерешительностью, когда дело касалось девчонок.

Я не стал смущать подростка и посмотрел в блокнот. Дима… Ты ведь хотел, чтобы я рисовал, да? Нажимая на карандаш, я рискнул изобразить на листе первые чувства, неловкость, искренность. Вспомнить что-то хорошее, что-то… до нее. В груди свербело, кончики пальцев покалывало. Я хотел рисовать. Я очень хотел рисовать…

Бумага порвалась, так сильно я тыкал грифелем и выводил линии. Черные хаотичные линии. Я смял лист и убрал в карман. Достал сигареты.

Чертова Мария. Ты уничтожила все.

Осень, 2016. Москва

– Я посплю у тебя?

Питер уставился на меня заспанными светлыми глазами. Удивление сменилось обидой, и друг скрестил на груди костлявые руки.

– Тебе тоже привет, Константин. Хрен с тем, что я знать не знал о твоем приезде. Спасибо, что позвонил, обрадовал… Ах, черт, ты же не позвонил, ты просто заявился ко мне домой спустя пару лет молчания!

Я проигнорировал его сарказм и просочился в коридор «двушки». Родной запах масляных красок приятно щекотал ноздри. Монро не изменился, только волос на голове стало меньше, а морщин под глазами – больше.

Он закрыл за мной дверь и съязвил:

– Добро пожаловать.

После встречи с Яной я несколько часов бродил по центру города: мне нравилось, как Москва постепенно погружалась в ночь – улицы становились тише, позволяя представить, что я один в огромном мире. Когда начало светать, я поехал на станцию метро «Новогиреево», наивно надеясь, что Питер Монро никуда не переехал. После моего ухода с Арбата в компанию «Пейнт» я редко общался с Питером, но всегда оставался на связи. До минуты, когда решил сбежать из столицы. А теперь по крупицам возвращал то, что у меня отняли: творчество, город, друга. Также мне не хотелось идти в пустой лофт или, того хуже, встретить там Эдуарда или Марию.

– Я волновался, между прочим, – пробубнил Питер.

От стыда горели уши, но мне нечего было сказать.

Разлука с другом далась тяжело, но я боялся звонить Питеру: наверняка Мария подняла все связи, чтобы найти свою марионетку. Из-за меня Монро мог попасть в неприятности, и я решил не рисковать. Я помнил, на что способен Эдуард Ковалев. Исчезнуть, сменить номер, не оглядываться – лучшее, что я мог сделать. Спустя два года и один закрытый контракт я перестал бояться. В голове прочно поселились слова Яны: «Они не достанут тебя, если ты не позволишь». Не позволю.

Питер смотрел на меня с неприкрытой, но явно напускной обидой. Его тонкие губы всегда улыбались, оттого невозможно разобрать истинное настроение творца. Но в любом случае Монро не умел долго злиться. Отходчивый и добродушный, он проворчал:

– Придурок ты, Коэн.

В ответ я крепко обнял его сутулые плечи. К стойкому запаху красок примешался аромат мыла. От Питера пахло так же, он жил там же. И он все еще был моим другом.

На секунду Монро замешкался, но в итоге обнял меня в ответ, похлопал по спине, тихо добавил:

– Рад, что ты в порядке.

– Я хотел позвонить, – сказал, виновато улыбаясь.

– Не бери в голову. – Питер разомкнул объятия и помахал в сторону кухни. – Операция «Исчезновение из цепких лап Марии» прошла успешно?

– Типа того. Я свободен.

– Ты всегда был свободен, – философски заметил главный сторонник «свободы». – Эта сука уже приходила? Обещала небо в алмазах? Разуйся, Катька меня убьет! – Он указал на смешные тапочки с заячьими ушами.

Интересно, чье это розово-пушистое недоразумение? Питера или Кати? Мысли о девушке, с которой Питер познакомился пять лет назад и все еще был с ней, приятно согрели. Бывает же так!

Монро пошел на кухню вдоль узкого коридора. А я, отказавшись от тапочек, сбросил кеды и босиком прошлепал в ванную. Мыл руки и рассматривал в зеркале самого себя: усталый, но счастливый. Зеленые глаза блестели, двухдневная щетина не раздражала – не хотелось, как обычно, быстрее побриться, ведь ей нравилось, когда я оставлял на лице волосы. Интересно, каким я нравился Яне? Усмехнулся. Никаким, конечно же.

Свернув на маленькую в светлых тонах кухню, я спросил:

– Монро, я был плохим парнем и разбудил тебя?