Рассвет в окопах

Июнь 1916

Мисс Сетон

Нас направили прямо в окопы, но погода отвратительная, и я был насквозь мокрым в течение четырех дней и ночей. Я потерял все свои носки и вещи перед тем, как покинул Англию, и у меня не было возможности приобрести их вновь, так что я был в беде, особенно с больными пятками. Вы не можете иметь ни малейшего представления о том, что значит такая ничтожная вещь. Снаряды взрывались в двух ярдах от нас, пули свистели на протяжении всей заварухи, но все, что ты осознаешь, — это боль твоих пяток…

Мне прислал письмо поэт Роберт Тревельян. Он пишет: «Давно я не читал чего-либо, что впечатлило бы меня так сильно, как Ваш «Моисей» и некоторые из Ваших коротких стихотворений». Он признает, что части местами тяжелы, и он не уверен, моя это вина или его.

Винифрида Сетон— учительница, с которой поэт познакомился в 1910 году в мастерской Амшевица. Она вызвала в нем интерес к поэзии, декламируя стихи и давая книги для чтения, познакомила его с поэзией Джона Донна и другими поэтами-метафизиками. Розенберг переписывался с ней до самой своей гибели.

Роберт Тревельян (1872–1951) — английский поэт и переводчик античных авторов, в том числе Эсхила, Софокла, Лукреция. Автор ряда оперных либретто. Имел широкие связи в художественных кругах. Будучи пацифистом, во время первой мировой войны укрывал от призыва товарища Исаака Розенберга — художника Джона Родкера (1894–1955).

* * *

4 августа 1916

Мой дорогой Марш!

Я только сейчас получил твое письмо, которое пролежало всю последнюю неделю прежде, чем его отдали мне. К этому времени ты должен был прочесть письмо, которое я написал от имени друга и отправил в Уайтхолл, чтобы застать тебя в течение дня, так как это было так неотложно. Я верю, что тебе удалось что-нибудь предпринять, так как это — горькая доля бедняги. Больше всего я был рад получить твое письмо и критический отзыв.

Ты знаешь, в каких условиях я пишу свои стихи, особенно в последнее время. Ты знаешь, как тяжело ждать вдохновения (искусственно его не вызвать), дать возможность идее обрасти плотью. Если ты не свободен, то используешь любой момент, когда приходит вдохновение, хватаешь идею сырой, фрагментами, обрывками. Одни из них красивы, другие чудовищны. Зачем это печатать? Затем, что эти редкие фрагменты не должны быть потеряны. Чем глубже и яснее я пишу, тем все больше и больше работаю. У меня есть чудесная идея для самой замечательной пьесы, Адам и Лилит. Если бы я мог «заполучить» несколько месяцев после войны, чтобы полностью погрузиться в предмет, я бы написал великую вещь.

Я прилагаю стихотворение, написанное в окопах, которое, несомненно, так же просто, как обычный разговор. Ты можешь возразить насчет второй строчки как неопределенной, но это был лучший способ, которым я мог выразить ощущение рассвета.

С тех пор, как я писал последний раз, мне поручили работу во фронтовом тылу, и я редко отправляюсь в окопы. Мой адрес: для передачи младшему офицеру 40 дивизии, Британский Экспедиционный корпус, для рядового И. Розенберга 22311. Это лучше для здоровья, но не абсолютно безопасно от снарядов, так как мы заполучаем этих шумных гостей много-много раз в день даже здесь.

Искренне твой Исаак Розенберг

* * *

Почтовый штемпель от 18 января 1917

Рядовой И. Р. 22311

7 взвод рота F

40 дивизия

Инженерный батальон

Британский Экспедиционный корпус

Мой дорогой Марш!

Сестра написала мне, что будет писать тебе. У нее идея, что я в отвратительном здравии, почерпнутая из твоего письма, адресованного на Демпси-стрит, и, как и следовало ожидать, домашние восприняли все с преувеличением. Хотя, возможно, это не так уж и преувеличено. В том, что мое здоровье подорвано, я уверен. Но я только недавно прошел медицинское обследование, и вердиктом была абсолютно хорошая физическая форма. Мой перевод может быть следствием моих жалоб на болезнь или нет; я не знаю наверняка. Но хотя эта работа не влечет за собой и половины тягот в окопах, зимние условия, естественно, сказываются на мне, однажды страдавшем от слабых легких, как ты знаешь. Я провел в окопах большую часть из тех 8 месяцев, что я здесь, и воздействие непрекращающейся сырости нашептывает моему старому приятелю туберкулезу, который со временем услышит эти слова. Внешне я пока не могу ничего предъявить, но чувствую это изнутри. Я не знаю, что можно сделать в таких случаях — возможно, я мог бы быть полезен как чертежник дома; или что-нибудь еще по моей линии, или, возможно, на военном имуществе.

Я написал стихотворение некоторое время назад, которое так понравилось Боттомли, и я хочу, чтоб ты взглянул на него, но я пишу в самых затруднительных условиях и не могу скопировать его сейчас. Чикагский «Poetry» напечатал пару моих вещиц и платит мне. Я бы подумал, что ты найдешь Министерство по делам колоний интересным, особенно после войны.

Надеюсь, как бы то ни было, у тебя остается время на литературу; для меня это великая вещь.

Искренне твой Исаак Розенберг.