Рассвет в окопах

Гордон Боттомли (1874–1948) — английский поэт и драматург, а также меценат и коллекционер. Его коллекция, которую он перед смертью завещал музею, насчитывала более 600 картин и рисунков. Боттомли интересовался художественным творчеством Розенберга, с 1915 года поддерживал с ним переписку. В 1922 году стал составителем и редактором первой посмертной книги поэта.

* * *

Почтовый штемпель от 8 апреля 1917

Гордону Боттомли

На протяжении всей этой зимы я был особенно капризен: все виды мелких вещей влияли на мою физическую форму. Руки получали обморожения, или плохие ботинки заставляли мои ноги страдать; и так как все это отягощалось общим упадком, я не чувствовал себя особенно счастливым. Я оказался зимой одет легче, чем летом, из-за повысившегося оживления на моей одежде. Я был «простимулирован» к тому, что мы называем «аварийным сливом» большей части одежды, так как я подумал, что разумнее будет простудиться, чем завшиветь. Может быть, это и стало причиной моей капризности. Однако мы были вне опасности — это от артиллерийского огня — достаточно долгое время, хотя и очень близко от самого страшного сражения. Но поскольку говорится о домах или признаке обычной человеческой жизни, мы могли бы с тем же успехом находиться в пустыне Сахара. Думаю, я мог бы привести некоторые чудовищные эпизоды, если бы хотел рассказать обо всем, что вижу: о мертвецах, выбрасываемых взрывами из могил, и о многом другом, но я пощажу тебя от всего этого.

* * *

Почтовый штемпель от 8 мая 1917

Мой дорогой Марш!

Мы стоим лагерем в лесах и живем прекрасно. Мои ноги сейчас практически исцелились, и мой список жалоб сократился практически до нуля. Я написал несколько строк под впечатлением вылазки на прокладку проволоки или точнее возведения ограждения из проволоки вдоль линии фронта на передках орудий и «переваливания» через мертвые тела, лежащие вокруг. Я не думаю, что то, что я написал, очень хорошо, но я думаю, суть передана, и когда я поработаю над ним, я сделаю его совершенным. Боттомли сказал мне, что у него есть несколько очень старых стихотворений в «The Annual», но, конечно, журнал слишком громоздкий, чтобы выслать его сюда. Твой фрагмент из его «Атлантиды» — по-настоящему боттомлианский. С молодыми оксфордскими поэтами, которым ты показал мои вещицы, я еще никогда не пересекался, и я скоро начну считать себя поэтом, если моими произведениями так восторгаются. Я напишу своей сестре, чтобы она выслала тебе стихи, как только она напечатает несколько копий.

Искренне твой ИР

* * *

Июль — август 1917

Гордону Боттомли

Остальные стихотворения я еще не прочитал, но я займусь письмами и вышлю кусочки — или скорее часть — пьесы, которую я написал. В настоящий момент ей мешает наказание, которому я подвергнут за проступок, совершенный мною по причине слабой памяти. На днях я забыл надеть противогаз; на самом деле я часто забывал его, но теперь это заметили, и семидневная маршировка с полной выкладкой — следствие, которым я занимаюсь в перерывах между передовой и сном. Моя память, всегда слабая, стала хуже с тех пор, как я здесь на службе.

* * *

14 февраля 1918

Мисс Сетон

У нас было трудное время в окопах в грязи, но сейчас нас отпустили передохнуть, и я постараюсь писать письма подлиннее. Вы должны теперь уже знать, что означает отдых за линией фронта. Я могу назвать вечера (это от чая до выключения света) своими собственными; но никакого шанса на уединение или надежды на написание поэзии сейчас нет. Иногда я сдаюсь и ужасаюсь опустошению, которое, по-видимому, сотворила жизнь в моей душе. Кажется, она притупила меня. Я, кажется, бессилен подчинить себе свою волю, и все, что я делаю, — делаю без энергии и интереса.

* * *

28 марта 1918

Мой дорогой Марш!

Думаю, я писал тебе, что был накануне отбытия обратно на передовую после короткой передышки. Сейчас мы снова в окопах, и хотя я чувствую себя очень сонным, у меня появился шанс ответить на твое письмо, так что я отвечу, пока могу. Мне действительно достаточно повезло, что я раздобыл огарок свечи, что побудило меня к этой эпистолярной болтовне. Я должен отмерять свое письмо светом.

Сейчас мы очень заняты, и поэзия никак не укладывается в наши планы. Я написал одну или две вещицы в госпитале в рождественские дни, но не помню, отправлял ли я их тебе или нет. В любом случае, пошлю тебе одну.