Рассыпается Фейерверк

Дюпоны приняли решение вернуться в свое поместье. Вместе положить букет на могилу матери. Этот путь будет совсем непрост, о, нет. Чтобы вся скопившаяся за годы боль вышла и рана очистилась, мало одного разговора, пусть он и длился всю ночь. Может быть, мало будет и пути через половину Франции, пешком (увы, даже вскладчину мы наскребли совсем немного денег, хотя Рауль пытался отказаться и от них) по земле, уже прихватываемой по ночам стеклянной корочкой. Этот путь может сблизить или разделить, но он покажет, сумели ли отец и сын вырастить в своих сердцах что-то кроме терновых игл и камней.

***

Шоу под куполом – это правильно и хорошо. Но когда в шапито превращается сам дом… Можно лишь истерически рассмеяться. Не успела улечься на дороге пыль от шагов семьи Дюпон, как разразился еще один скандал: Пианистка обнаружила Панетту с Мальчиком в гамаке. В том самом, что повесили в кладовке для Найденыша и еще не успели снять. Они спали там вдвоем. Под одним одеялом. Голышом!

Карлос не может не смеяться, чем несказанно гневит Пианистку.

– Они ведь еще дети!

– Для родителей дети никогда не вырастают, – Карлос закрывается руками от мокрого полотенца, которым его пытается огреть свирепая амазонка. – Помилуй, Джою четырнадцать, Панетте почти пятнадцать!

– Все равно! – кричит Пианистка, снова замахиваясь, уже на сына, который стоит, потупив глаза в пол. – Чем ты думал? Явно не головой! Вот что теперь делать, если…?!

– Вспомни себя, Колетт, – спокойно говорит капитан.

Это действует на Пианистку как ведро ледяной воды. Она замирает и, ворча, затыкает полотенце за пояс. Карлос уводит Джоя к себе для разговора, Джонни же сидит тихо и следит за сценой большими глазами. Панетта с демонстративной беззаботностью свистит, болтая ногами на носу баржи. Через некоторое время мужчины возвращаются.

– Джой утверждает, что они были предельно осторожны. Незачем переживать, моя дорогая.

– Мало ли, что тебе понарассказал этот негодник!

– Ты не веришь собственному сыну? – Карлос всерьез сердится. – Зря. Я не стану передавать тебе личные подробности, но поверь, волноваться совершенно не о чем.

Панетта спрыгивает на палубу, подходит и берет Джоя за руку.

– Мы любим друг друга! Это что, запрещено?!

Пианистка качает головой:

– Что бы сказала Мария на все это?

Панетта вздергивает голову:

– Порадовалась бы за нас! Она всегда меня понимала! – у девочки дрожит подбородок. Не выдержав, Панетта кидается к Пианистке, всхлипывает той в плечо.

Грубоватая от работы ладонь греет спину с острой линией позвонков, Пианистка неуверенно улыбается:

– Какой же ты еще ребенок… Ну полно, полно, все хорошо. Но я прошу вас, – строго смотрит на сына, потом безнадежно вздыхает и машет рукой.

Жанна смеется, Панетта тоже, прямо сквозь слезы, и все подхватывают.

– Так нам можно забрать себе каюту Рауля? – сверкает глазами Джой.

И тут же получает подзатыльник от Карлоса. За наглость.

***

Весной от нас ушел Вольфганг. Просто не проснулся однажды утром. Развеять его прах приехали и Рауль с Найденышем, и Жозель с Закари и Марией. Как видишь, они не вернулись… Оседлая жизнь имеет свои преимущества, особенно для таких любительниц порядка, как наши почтенные подруги.

Вскоре после этого Жанна также оставила скитания и вернулась в свое имение в Англию. Пашу она забрала с собой, ведь без нее выступать с животными стало некому. Флавио поехал с ней. А лошадей приютили Жозель с Марией, Томас полюбил широкий луг за домом и наконец-то оценил возможность проводить досуг со своей партнершей.

После этого было бы глупо цепляться за старый уклад.“Травиесу” продали, а на вырученные деньги купили ботик, маленький, но очень уютный, выкрашенный светло-бирюзовой краской с розовыми полосками. Не скажу, как его назвали, придумай сам!

На ботике путешествуют Ярек, Пианистка с Джоем, Панетта и выводок кошек – не слишком годная замена нам, я лично терпеть не могу этих коварных когтистых тварей! Трубач-Джонни кончает Сорбонну и будет доктором, как Ярек. Карлос живет в М. и делает игрушки. Механические кони крутят карусель, гимнасты танцуют на шаре, клоуны вертят на носу обруч. Чего капитан никогда не делает – это оружие и солдатиков, но даже без них лавка процветает. Я живу с ним, последний оставшийся из моих собратьев, и веду себя смирно. Хотя порой на меня находит блажь (или является тот бес, что тычет стариков в ребро) и я скачу по крышам, шалю у людей в домах, а они после списывают все на привидений. Это так весело! Частенько к нам наведываются бывшие “обломки”, теперь ставшие целыми.