Растлённая

На ночь они оставили ее в покое. Они сами измотались как следует. Хотя девушка уже не была способна куда-то идти, они все же заперли ее в спальне. Несмотря на полузабытье, она заснула не сразу. Лежала и думала, что когда-то не ошиблась. И стало действительно хуже. И тот факт, что она уже ничего не может сделать, превратил бездну, в которую она падала, в нечто еще более бездонное. Почему-то пришли на ум слова учителя по истории, сказанные давно. Раб, поднимающий восстание, но не доводящий начатое до конца, попадает в еще большую зависимость от хозяина. Не добившись результата, он лишь ухудшает свое положение.

Так случилось и с ней. Теперь, когда ее жалобы игнорировали родители, когда она показала, что не готова пойти на крайние меры, воспользовавшись ножом, она лишь сильнее подставила себя им под удар. Теперь она стала вещью. Стала рабыней, которой управляют лишь с помощью слов, да иногда используя сдавливание груди.

В воскресение они пытались продолжить издевательства, но даже палачам надо иногда отдыхать. Видно было, Стас заставлял свой организм форсировать свои возможности. В конечном итоге, они оставили бессмысленное глумление и занялись собой. Предварительно развязав ей руки и поставив рядом со свечкой.

Влада встала на четвереньки, Стас пристроился сзади. Когда спустя десять минут они застонали в один голос, после чего, не разъединяясь, завалились на бок, у Оли промелькнуло нечто, что можно назвать просветом. Просветом во тьме ночи.

Однако этот просвет сформировался в подобие мысли лишь спустя несколько дней.

16

Она закрыла за собой дверь и замерла. Застыла, словно боясь что-то упустить. Нет, она не думала про сестру и ее бой-френда. Их не было, но даже если бы они уже пришли, это ничего бы не изменило.

В голове мельтешили образы. Словно живые существа они суетились, норовя сложиться в осмысленную картину, но их было слишком много, и Оле казалось, что какие-то частицы вот-вот потеряются. Просто не могут не потеряться при таких скорости и количестве.

Мысль ей пришла по дороге из школы. Вернее она пришла ей еще в школе, когда она увидела, как одноклассница склеивает конверт.

Одна из самых привлекательных девушек в классе, которая даже не здоровалась с Олей при встрече вне школы, сидела на соседнем ряду наискосок. Она игнорировала последний урок, литературу, и потому занималась своими мелкими делами, что могла сделать в этих условиях. Сначала она написала письмо, изредка поглядывая на учительницу, вяло, как бы делая сама себе одолжение, затем достала из сумочки конверт. Вложила в него письмо, листок, сложенный вчетверо. Тщательно послюнявила те части, что должны склеиться. Прижала их. Провела по ним пальцем.

Затем потерла этот палец о другой. По-видимому, клейкое вещество осталось на подушечке пальца, и девушка стерла его. Стерла, чуть заметно поморщившись.

Оля видела это лишь потому, что машинально следила за ней. Просто остановила взгляд на однокласснице, сидевшей сбоку и чуть впереди. Мыслей никаких не было, одна пустота, что преследовала ее в последнее время. Надо сказать, пустота была желанней иных состояний. Если не она, мозг наполняли мысли, и все они, так или иначе, имели отношение к ее реальной жизни. Не к той, что видели люди, окружавшие ее. Оля смотрела на девушку только потому, что движение справа привлекло ее внимание больше, чем движения впереди или слева.

Когда одноклассница потерла палец о палец, и создалось впечатление, что они приклеились друг к другу, Оля вздрогнула.

С некоторых пор чувствами Оли часто владели подсознательные ассоциации. Она словно пробиралась сквозь пастбище гигантских животных и судорожно следила за каждым их движением. Она ждала нападения, даже понимая, что хищников здесь нет, и эти животные, хоть и опасны в гневе, всего лишь питаются подножным кормом. И для нее не являются палачами. Она следила за ними, не прекращая, и потому малейший шорох, малейший поворот головы относила за свой счет. Стоило ей услышать поп-музыку, особенно группы “Тату” или “Глюк*OZA”, как ее окатывала крупная дрожь. Даже, если эту музыку она слышала из проносившихся мимо автомобилей. Из магнитофона какого-нибудь подростка, слишком юного, чтобы испытывать к ней половой интерес. Даже в магазине, где она находилась в окружении множества людей, и где ей ничего не грозило.

Достаточно того, что память, будто мачеха, пропитанная садизмом, погружала ее в прежние моменты жизни, где и запечатлелась изначально та или иная композиция.

Конечно, ассоциации возникали не только на музыку или запахи. Они возникали на все, что угодно. Из-за них Оля уже превращалась в тень, норовя раствориться, стать невидимой. Ассоциации оставались для нее рифами, на которые волей-неволей приходилось натыкаться в мутной воде ее теперешнего существования.

Когда одноклассница потерла пальцы, это мгновенно перенесло Олю в воскресный день, когда она стояла со свечкой, а сестра с бой-френдом лежали на боку на ее кровати, потные и расслабленные. Стас, несколько раз посмотревший на нее, отстранился от подруги и пробормотал:

- Фу, я к тебе приклеился.