Читаем Расторжение полностью

У терминологических лакун,как в термах инкубатора – лаканов,но что Ему тот шлейф улик в веках?В числителе не вычесть семиотик;у ласок Гебы привкус-ротозей,а знаменатель – заземленье в мифе.Так дышит мнимость; прерванный плевритна самом склоне эластичной шкурки,«шагреневой» и скважистой, как «бульк»у полости, защелкнувшей реторту.Молочных десен мыльный разогрев.Возгонка (поименная) в наличникзакупоренный: горлышко греха,бессонниц, молоточками истомыраздробленных; кровосмешенье; блефплотвы и крючкотвора-псалмопевца.Инкуб с инкубом – ангельский ли стык?Из мертвой точки смертного влеченья,восхищенный до откровенья вор,и сам похищен хищнический голос:молчанье грезит о самом себе.И только. Как Нарцисс водобоязни…

Рассеченный девизом

В сад ли войти – в продолжающий грезиться слепокрайского сада, его расходящихся тропок?Скриптор должен скрипеть: посягатьнежным скипетром-флагом,перегонять влагу имен в эпиталаму.В ночь ли войти – как в склеп с фамильярным девизом:«язык мой – кляп мой и скальпель»?Мерцающая завеса.Сад-гербарий, скрипторий, силлабо-тоник…Будет тебе тактовик и дольник, пока я – данник.

                _____________

Приподыми за волосы дождь и виждь:листопад-отец, снегопад-сын, алфавит-вождь(триумвират, о котором молчал-кричал Парменид,о котором кричит-молчит мой забитый рот).И значит – за полозом санным, по пояс,                                         ползком,задыхаясь и хлюпая посткюхельбекерским носом —в млечный раструб января,вышибая молочные зубы…там, где струпья распада богов-пионеров.                Не надо.Не говори о богах. Боги – цитатыеще не дописанной книги; название «С’АД».Что они помнят про всадника с именем Блед?(Я улыбаюсь, я знаю, кто здесь садовод.)Птицы в клювах несут небосвод – оперение окон;и – ногтем по стеклу проведя (отдышись, отдышипризму-пруд) – удивленно провидеть: песок-стеклодувльдистую мякоть костра облекает в речь.Грань, за которой – очнуться и двинуться прочь.Все еще врозь, потому что обилие фраз к горлу взыскует —исторгнуть гортанную слизь.Вот и пойми: книги читают нас,                                   прорастая сквозьмноготысячным смыслом,будь то сад расходящихся тропок,райский ли сад,продолжающий грезиться Симонам-магам,перегоняющим влагу любви       под деревом-мигом.

                _____________

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза