Расторжение

Та же задержка дыханья в медлительных ласках;
медиум-тело читает по линиям жизни
с тем, чтобы плод, раскрываясь, гранатовым соком
вытек, как глаз.
                      Многолиственным зреющим зреньем
будет отныне всякая – детская – плоть.

             И вот уже кто-то другой, рассеченный

девизом, уязвленный отсутствием нужного образа,
произносит: Только евангелических ангелов
полет следить – следовать до конца;
только Тору читать – целовать твой рот.
(И удаляется, медленной, исчезая, походкой.)

          Колыханье. Ивовое

          двуперстье ветвей

                 ____________

Не знающий – дерзок.
Знающий – мертв.
Мертвому ль женское жалкое нежное вымучить
тело? Тот же исход для него в снегопаде
и в теле.

Милая, кто ты?

Никто – отвечает, – я есмь.
Есмь: немотствую, снюсь и рисую. Ладони, глаза,
срам, совокупленье со смертью, все, чему научили меня.

Кто научил?

Те, кто спрашивал прежде…

                ___________

Лед. Таянье льда. Откуда,
откуда сфера, мимо которой – мимо – время
               проходит, не
                   задевая

                    _______

снюсь ли я вам в снег – в листопад – жизни

Делириум/фрагменты

…Мы – стрелки, ползущие слепо к вершине ночи.

Георг Тракль

(…) убыль убиенного эхо. лот,
                      камнем падая в забытье пращи,
зачинает неведомое, ведомый
мерой «падения»; дочь входит в него. и снова —
дочь, другая. Тьма дочерняя, низвергаясь,
покрывает Израиль; лист
                      воскуряет утопию
к небесам, книга
вопрошает огнь блед, облизывая язык. Племена. Откуда
убыль
         в сих пустынных местах,
народ мой? Даже воспламеняясь, я не произнесет больше
«я»; пригуби шелест этой травы ниоткуда: пагуба
пыли. Распыление. Рот мой. Зреть,
как полыхает зима, как
раскрывается, сотрясаясь, плод пустыни,
горчайший.
                         Неизмеримость.
                                                   Низкие
облака. Облатка «александрийской» зимы; опьянение,
как если бы – никогда. Черным крылом помавает ночь,
как если бы водрузилась на бюст богини. Буква
                                                                    плача
пред-восхищает поэму, прильнув
к плечу отсутствия. Кто немотствует здесь? Потлач,
он сказал. это когда некому, но его
поправили – никому. на бумаге
всесожжение напоминает
                                                               (ничто
напоминает ничто) упражнение
в поминальном искусстве; жанр, чей стиль также
«сделал стихописательство бесполезным

»,курсив его. итак,
продолжает она, фраза, плач, или стена, льнет
к метонимии. он вкушает
                                                   пряную прелесть ее
межножья: так нож
             возносит
молитву белизне теста, терзая; буквально было бы
«я люблю тебя» – ключом во влажном
отверстии замка повернулся язык,
выплевывая и повелевая, к кровосмешенью, к завязи.
Перед стеной огня она кончает, жить
бы буквально было

I