Расторжение

Очей исполнен этот омут птичий…
Они, низвергаясь отвесно в мерный огонь, рулад штольню, так печальны, как после «вечной
любви». Взрываясь хлопаньем бесшумным крыл, испепеленные
лампионы, птицы застилают лицо экранной дивы, и нам
падать в эти постели, сестра двуликая

(или так: постели им в безмолвие и покой

еще тише и ниспадая

истления шорохом в сводах ночи). Растление.
Сантименты. Россия
                                                  выпадает из памяти,
как роса. Но разве он, восхищенный, забывает,
что помимо домогания и любви
есть недосягаемая тщета обоюдной ласки, помавание
боли, когда, обретаясь в смерти, смотреть
смерть? Многоочитая падаль, пусть
пляшет ампула в ледовитых венах, раскинь
кукольные тряпичные руки, ни хуя себе. Луч
проектора пел, как одна уже пела в церковном хоре, у
каких таких врат, в какое пекло.

смотри сказал я душе

миракль гейша псюхе пропахшая псиной
киношных кресел смотри оспиной льда покрываются
острова блаженных

                                        были да сплыли

переплывая экран, опрокинутые в ничто. Шарканье
граммофонной иглы, прейскуранты

в перспективах песка, заройся в пение

дальнобойных сирен, молчи что есть мочи. И те,
что сидели в зале, переплывали «смерть»,
другую, опрокинутые,
вслушиваясь в безголосый шелест распада; их
исполнили гравировальщики Мнемосины
татуировкой забвения. Бейся
                                     потусторонней льдинкой в стручке
виски о бокала висок, или
прижимаясь ссадиной к конькобежной стали.
Каменноостровская пыль. Речь – распыление,
распыление – речи, перенесение с «цветка на цветок». И нам уже
не поднять глаза.

Алле Митрофановой, май 1993 г.

«Красный мост. Солнце…»

Красный мост. Солнце
опрокидывается в Китай.
На челе скалы – экзема душных цветов.
Для других это будет почему-то Шотландия
(у каждого путешественника своя
мифология смерти).

В бетонированном туннеле детские голоса.

Японец снимает японку видеокамерой; она

несколько смущена, ровно настолько, насколько знает – другой
вторгается в интимную
сцену. Другой? Другое.

Тени в заброшенном бункере присели на корточки; сигареты,

стволы в потолок. Трассы
орудийных платформ.

Помедли у этой пинии; вот рука, вот

безымянное пение чуждых пальцев.
Мотоциклист (шлем, черная куртка – колючая
музыкальная рыба), спешившись, звенит колокольцами.

Отслоившись от темноты,

прокаженный,
он движется со смотровой площадки
вниз, к тихоокеанской воде.

Ты там уже был. Что ты видел,

глотая ртом пустоту? Golden Gate Bridge
красного цвета, город,
раскрытой раковиной белеющий в темноте.
Холмы. Жемчужную нитку
автомобильных огней; зеркальный шар солнца —

кровь

отверзающий океанос.

Пламя Кассиса