Расцвет и упадок государства

Теоретическая основа структуры современного государства была в основном сформирована работами Гоббса и Локка. Основывалась на разграничении публичной и частной власти — разграничении, ускользавшем от понимания Эразма и Макиавелли; первым, кто провел его в Европе Нового времени, был Боден — они сформулировали понятие государства как абстрактной сущности, отделенной и от правителя (суверена), и от подданных (гражданского общества), но включающей обе эти составляющие. Людовик XIV мог похваляться, что I'état (что примечательно, не res publica, не civitas и не communitas) c'est moi[446]; однако уже тот факт, что он в отличие от своих царственных предшественников из других эпох и стран мог так сказать, свидетельствует о том, что эти два понятия больше не были тождественны. Хотя это может показаться странным тем, кто в основном помнит Монтескье как либерала, именно он наделил государство всемогуществом и, завершая разрушительную работу, начатую Гоббсом и продолженную Юмом, разорвал связь государства с любым законом, кроме его собственного. Отделенное и от Бога, и от природы, и больше не связанное обязательством соблюдать обычаи, за исключением тех, которые были подтверждены им самим, государство в представлении Монтескье и его последователей могло делать все, что угодно. Единственным сохранившимся условием было то, что три ветви власти, между которыми распределялся суверенитет, должны были согласовывать друг с другом свои действия и следовать законам, которые, конечно, сами же принимали, трактовали и исполняли.

После четырех с половиной веков эволюции, начавшейся около 1300 г., государство превратилось, вероятно, в самую могучую политическую конструкцию из всех когда-либо существовавших. Опираясь на регулярные вооруженные организации (сначала войска, к которым впоследствии добавились полиция и тюремная система), оно навязало обществу свой порядок, вплоть до того, что единственными организациями, способными бросить ему вызов, были только другие организации такого же типа. Сами эти вооруженные силы опирались на беспрецедентную экономическую мощь, на постоянно улучшающиеся статистические (сам этот термин происходит от слова state — государство) данные о всех видах ресурсов, доступных в пределах государственных границ, и на бюрократическую машину, способную извлекать эти ресурсы, использовать их и управлять ими, не прибегая к помощи посредников. Теперь, когда оно было отделено от личности правителя и освобождено от религиозных, юридических и квазиюридических ограничений, которые служили сдерживающим фактором для всех существовавших прежде форм политической организации, перед государством открывались блестящие перспективы. Однако прежде, чем мы проследим его путь, необходимо изучить некоторые другие аспекты жизни внутри Левиафана.

Внутри Левиафана

Как только появилось государство, изменились сами понятия, и которых люди мыслили о правительственной власти. Уже в последней четверти XVI в. популярный в течение долгого времени литературный жанр, «Зерцало для государя», стал выходить из моды. Чем больше правители теряли власть в пользу собственных бюрократий, тем менее важными становились их личные качества, причуды, любовь и ненависть, и тем больше увеличивалась тенденция к замене «Зерцала» на учебные руководства, подобные работам Бодена и Липсия, которые при необходимости редактировались ad usum delphinium[447].

Что касалось религии, слова fidei defensor[448] продолжали появляться на британских монетах, a Gott mit uns[449] — на поясах немецких солдат. Хотя правителей продолжали обучать религии, она все больше и больше отходила в сферу частной жизни. Лютеру, Кальвину и их соратнику-реформатору Беза все еще было что сказать в сфере правительственных институтов и прав магистратов, но уже Джон Уэсли, основавший методизм в 40-е годы XVIII в., был удовлетворен существующим режимом до тех пор, пока он позволял ему и его сторонникам свободно исповедовать свою религию[450]. Начиная с эпохи Просвещения выражение «находящийся под влиянием монахов» в применении к правителю стало считаться оскорблением — например, когда его употребляли в отношении испанского короля Филиппа II и французского короля Людовика XIV в годы заката его правления. В качестве основы правления теология почти потеряла свое значение. Это, конечно же, не означало, что ее преемница, политическая наука, не была столь же непонятной и даже более скучной.