Возникнув как инструмент, позволивший монархам стать абсолютными властителями, государство зажило своей жизнью. Как некий апокалиптический монстр, оно нависло над обществом, а затем подвергло это общество процессу уравнивания, ранее невиданному в истории человечества. И Аристотель, и Боден, и Монтескье[457]
отмечали стремление тиранов к уничтожению социальных различий и привилегий любого рода, чтобы превратить своих подданных в дрожащую перед ними однородную толпу. Однако власть деспотов, которых они имели в виду — персидского царя Дария, Александра, которого по легенде обучали срезать в поле макушки более высоких стеблей пшеницы, Нерона, султанов Блистательной Порты и т. д., вплоть до Людовика XIV — не шла ни в какое сравнение с властью их обезличенного, невидимого и неделимого преемника, состоящего из армий бюрократов в униформе и в штатском, равнодушного к человеческим чувствам и при этом наслаждающегося бессмертием, которого не было даровано даже самым могущественным императорам. Как уже отмечалось, построение специализированного государственного аппарата подразумевало переход от косвенного управления к прямому и сделало ненужным societé des ordres[458], в котором социальный статус отождествлялся с политической властью. Результатом стал окончательный упадок societé, либо внезапный и быстрый, как во Франции, либо постепенный, длившийся на протяжении всего XIX в., как в Германии и Австрии.Если посмотреть на это с другой точки зрения, превращение правителей из собственников и хозяев в должностных лиц, действующих от лица
государства, избавило государство от необходимости наделять их особыми привилегиями и качествами. Первым, кто высказал предположение, что все люди равны по своим физическим и моральным качествам — и в действительности не обладают какими-то особыми характеристиками, такими как сила, особая мудрость или божественная милость, благодаря которым они подходили бы на роль правителя — был великий разрушитель святынь Томас Гоббс. Ему также принадлежит титул первого политического мыслителя с античных времен, который основал на этой вере свою систему. В сконструированном им государстве все люди должны были быть равны. Какую бы власть некоторые из них, начиная с суверена, ни имели над другими, и какими бы особыми правами они ни пользовались, все это имело источником не их личные качества, а исключительно их положение как государственных должностных лиц.Позже идея того, что люди рождаются равными, была принята Локком и подхвачена philosophes,
такими как Вольтер, Томас Пейн и др. Начиная по крайней мере с середины XVIII в. стало нарастать движение к правовому и политическому равенству всех граждан. Вначале, как и в случае с античными городами-государствами, это относилось только к мужчинам; примерно к 1918 г. всеобщее избирательное право среди мужчин стало правилом в большинстве передовых стран. Однако лучшим доказательством жизнеспособности этой идеи стал тот факт, что примерно в течение 125-летнего периода (1789–1914) это право получили даже такие якобы низшие существа, как женщины. В одной стране за другой те, кто сопротивлялся этой тенденции во имя собственности, образования или пола, были повержены. Равенство всех граждан было, так сказать, встроено в структуру современного государства. Оставь свои особые права, всяк сюда входящий.В то время как процесс уравнивания означал, что власть государства в пределах своих границ все росла и росла, большинство уз, связывавших ранее политические сообщества друг с другом, либо были намеренно разорваны, либо им было позволено распасться. Уже Боден отметил, что понятие суверенитета несовместимо с существованием феодальных уз между правителями по разные стороны границы. Либо человек являлся сувереном и, следовательно, не мог быть ничьим вассалом, либо он таковым не являлся. На самом деле его произведение, в котором отражена французская точка зрения и в котором поэтому уделяется много внимания отношениям между le roi trés chrétien
[459] и императором, может быть прочитано как призыв к отмене таких уз там, где они еще сохранились. Через 20 лет после публикации «Шести книг» Сюлли, будучи верным слугой Генриха IV, предложил план ликвидации сюзеренитета Габсбургов над князьями Германии, и к середине XVII в. это действительно было проделано. Отказ от феодальных уз между правителями произошел быстро и навсегда. Уже в 1667–1668 гг. Людовик XIV, пытаясь восстановить их в качестве предлога для расширения границ своих владений, встретил сопротивление со стороны большей части Европы в ходе так называемой Деволюционной войны. Впоследствии, когда европейский институт государства стал распространяться за пределы своего первоначального ареала, способность создать систему прямого управления, при этом избавляясь от посредников, превратилась в своего рода показатель модернизации[460].