Расцвет и упадок государства

Конечно правители, принадлежащие к разным династиям, продолжали жениться на дочерях и сестрах друг друга, и на самом деле их высокопоставленное положение практически не оставляло им выбора. Однако в отличие от той ситуации, которая имела место до 1648 г. и в еще большей степени до 1550 г., такие семейные узы больше не имели почти никакого политического значения. Принцессы продолжали получать приданое, однако ушло то время, когда оно состояло из провинций, которые таким образом переходили от одной королевской семьи к другой. Когда голландский король Вильгельм III стал королем Англии, вопроса об объединении двух стран даже не стояло, а после его смерти каждая из них избрала свой собственный путь, в том числе и в вопросах внешней политики. Когда Людовик XIV посредством войны за испанское наследство посадил своего внука Филиппа на испанский трон, он заявил, что Пиренеев больше не существует. Это оказалось всего лишь фигурой речи, поскольку две страны так и оставались совершенно отдельными друг от друга, и ни один французский король никогда не правил Испанией. Позже в XVIII в. тот факт, что Людовик XVI Французский женился на Марии Антуанетте, дочери Марии Терезии и сестре императора Иосифа II, почти не повлиял на отношения между двумя странами. Что же касается Наполеона, то он, женившись на Марии-Луизе, через три года вступил в жестокую войну со своим тестем, императором Францем.

Распад политических образований, стоявших выше суверенного государства, не прошел незамеченным современниками. Для сторонников церкви и империи это было, конечно, настоящей катастрофой. С другой стороны, под пером Гоббса и Локка это превратилось в доказательство того, что «естественное состояние» было не вымыслом, а существовало в действительности. Первый считал международные отношения ареной, где беспрепятственно правили страх, жадность и жажда власти, и где война omnes contra omnium[461] могла разворачиваться без начала, остановки и конца. Последний смотрел на них более благожелательно и считал эти отношения полем, на котором государства, хотя порой спорят и воюют друг с другом, в целом позволяют себе руководствоваться соображениями просвещенного собственного интереса и ведут себя достаточно хорошо, чтобы сделать возможным развитие цивилизованной жизни[462]. Какой бы из двух взглядов мы ни приняли, упадок всякой надгосударственной власти означал, что единство Европы, о котором так любили говорить philosophes XVIII в., начиная с Вольтера и Гиббона, ограничивалось почти исключительно сообществом писателей. В наши дни многие авторы утверждают, что «международная анархия» в том виде, в каком она существует в отношениях между государствами, является основной причиной войны. Но они забывают, что война дебютировала на сцене исторического театра задолго до появления государства; и, судя по всему, ей суждено его пережить.

4. Государство как идеал: 1789–1945 гг

Институт государства в том виде, как он возник между 1560 и 1648 гг., задумывался не как цель, а всего лишь как средство. В период интенсивных религиозных и гражданских конфликтов его главным предназначением было гарантировать сохранность жизни и собственности путем поддержания законности и порядка; все остальное — например, достижение согласия среди граждан и защита их прав — считалось вторичным, с этим следовало подождать до того времени, когда мир будет восстановлен. Это объясняет, почему даже в Англии с ее довольно хорошо развитой парламентской традицией во времена Гоббса выбор суверена, по его теории, был окончательным, а свобода, как он ее понимал, состояла лишь в лакунах в законодательстве, установленном сувереном[463]. В действительности ни Локк, ни Монтескье, ни большинство их последователей в XVIII в. не были согласны с выводами Гоббса на этот счет; однако они были с ним полностью солидарны в восприятии государства как всего лишь инструмента для того, чтобы привить народу цивилизованность. Еще в 90-е годы XVIII в. британец Иеремия Бентам все еще рассматривал государство исключительно с утилитарных позиций, как аппарат, единственным предназначением которого было обеспечить «наибольшее счастье для наибольшего числа людей». Общераспространенное отношение к государству кратко передал другой англичанин, Александр Поуп:

О формах правления пусть спорят дураки,
Та, с помощью которой можно лучше управлять —
лучшая[464]

.