Расцвет и упадок государства

Эта разнородность не была создана колониальными правительствами. Напротив, в некотором роде она просто есть результат того, что в странах «третьего мира» институт государства не развился. И все же в той мере, в какой имперские державы часто объединяли территории и народы, не имевшие друг с другом ничего общего (иногда просто проводя линию на карте с помощью линейки[823]), они внесли в это свой вклад. Так было с большей частью Африки в последние десятилетия XIX в. и на Ближнем Востоке после распада Оттоманской империи, когда при установлении границ абсолютно не принимались во внимание этнос и религия, а также давно сложившиеся социальные и экономические модели, такие как миграция. Установив свое правление, различные европейские колониальные администрации сознательно натравливали одну этническую группу на другую, как это делали англичане на Кипре (турки против греков), в Палестине (евреи против арабов), Индии (мусульмане против индусов) и Нигерии (хауса против всех остальных). Даже если это было не так, они часто способствовали возникновению новых контрастов, например между деревнями и развивающимися городами, между христианами и всеми прочими, между вестернизированным образованным классом и теми, кто придерживался своих традиций. Иногда различия в уровне экономического развития среди самих колоний приводили к огромному притоку чужеземцев. Например, ЮАР, которая и так уже была наводнена дешевой рабочей силой, привлекала и продолжает привлекать множество людей из соседних стран, таких как Ангола и Мозамбик[824]; то же самое касается некоторых (относительно) благополучных государств Западной Африки. И все это — даже без учета различных белых и индийских, а также — в большей части Юго-Восточной Азии — китайских меньшинств, которые иногда бывали значительными и часто доминировали в экономике даже при небольшой численности. К моменту достижения независимости то, каким образом новые государства должны были преодолевать эти трудности и эффективно функционировать, оставалось загадкой.

В действительности во многих странах эта загадка вскоре была разрешена. После того как энтузиазм первых лет поутих, оказалось, что многие, если не большинство населения, оставались привержены своим собственным институтам, а именно — разветвленной системе кровно-родственных отношений (поскольку самые главные вожди, остававшиеся с колониальных времен, систематически отстранялись от власти)[825]. В других случаях, покинув родину и устремившись в быстро растущие города, они оставались практически совсем без институтов. В любом случае, какими бы высокопарными ни были его претензии, и какими бы красочными ни были символы, которыми оно украшало себя, государство оставалось практически не имеющим никакого отношения к их жизни. На фоне почти всеобщей неграмотности зачастую сама идея абстрактного единства было непостижима — тем более, что представления о политической власти по-прежнему были тесно переплетены с традиционными понятиями о власти религиозных и магических авторитетов, которые были ближе к повседневной жизни, чем государственные бюрократы.

Сами бюрократические структуры в том виде, в котором они существовали, были насквозь коррумпированы[826]. Некоторые из служащих имели западное образование, и в результате они настолько были оторваны от остального народа, что общение между ними было затруднено, если не вообще невозможно. Другие воспринимали свое положение в первую очередь как средство выполнения своих обязательств перед родственниками — такое отношение не только не осуждалось, но и зачастую разделялось и активно поддерживалось всем обществом или, по крайней мере, теми его сегментами, которые извлекали из этого выгоду. Получавшийся в результате этого политический вакуум приводил к хронической нестабильности. Часто она усугублялась стремлением найти легкие способы ускорить развитие, такие как гигантомания в реализации инженерных проектов (дамб, электростанций, аэропортов и т. п.), создание социалистически или/и коммунистически ориентированной экономики, или и то, и другое одновременно. Иногда все это возлагало на жителей настолько тяжелое бремя, что они выпадали из системы рыночной экономики и возвращались к натуральному сельскому хозяйству на уровне выживания, как это происходило в отдельных регионах Африки. В других случаях это приводило к всплеску незаконной деятельности, такой как контрабанда наркотиков, которая приняла массовый характер в большей части Юго-Восточной Азии и в бывших республиках Советского Союза; и даже к пиратству, как в водах Западной Африки и Юго-Восточной Азии.