После Второй мировой войны, когда Германия лежала в руинах, советское лидерство по сравнению с остальными европейскими странами еще более усилилось, достигнув пика примерно в период 1965–1975 гг.[926]
Протеже Советского Союза в странах Восточной Европы двигались тем же курсом, хотя и в гораздо меньших масштабах, на протяжении примерно 20 лет после 1945 г. и, отчасти благодаря своему крайне низкому начальному уровню, добились исключительного промышленного роста[927]. В частности, в конце 70-х — начале 80-х годов Восточная Германия, население которой составляло не более 20 млн человек, превратилась в витрину Восточной Европы. Ее разрекламировали как девятую по величине промышленную державу мира (после США, СССР, Японии, Западной Германии, Франции, Великобритании, Италии и Канады), где уровень жизни был сопоставим с британским[928].Если этот фасад и впечатлял кого-то — видимо, не тех, кто в действительности бывал в Восточной Германии и видел пустые полки в магазинах, — к тому времени темпы роста, которых достигли все коммунистические страны, уже начали снижаться. Крайне централизованные бюрократические структуры, отвечающие за планирование и распределение ресурсов, оказались довольно успешными в крупномасштабном производстве простых видов продукции, таких как сырье и материалы, электроэнергия, сталь и химикаты[929]
. Однако в сельском хозяйстве и легкой промышленности не было достигнуто подобных результатов отчасти из-за сознательного пренебрежения, отчасти из-за того, что эти методы плохо подходили для удовлетворения бесконечно разнообразных запросов потребителей. Сначала потерпело крах сельское хозяйство, в результате чего Советский Союз был вынужден с 1963 г. закупать пшеницу в США и Канаде. Затем СССР и его сателлиты не сумели адаптироваться к более жестким условиям международного рынка, сложившимся начиная с 1973 г., в частности, включая рост цены на нефть. Наконец, они не смогли эффективно освоить возникающие новые технологии, такие как микроэлектроника и компьютеры[930]. Многие советские товары всегда были несколько грубо сработанными, но сейчас они стали выглядеть так, как будто прибыли из давно прошедших стахановских времен — и зачастую дело обстояло именно так. Рост производительности остановился, и вновь начал расти казалось бы сократившийся разрыв в уровне дохода на душу населения между странами Западной и Восточной Европы[931].Первой значимой коммунистической страной, которая начала уходить от государственного контроля над экономикой, как ни странно, оказался Китай. Установив свою власть в 1949 г., китайское коммунистическое государство во многом следовало в фарватере своих европейских товарищей по оружию, национализировав землю и прибегнув к коллективизации с тем, чтобы, выкачивая ресурсы из села, использовать их для ускоренной индустриализации страны. В большей степени, чем кто бы то ни было, Китай позволил идеологическим соображениям ввергнуть страну в экономический хаос, сначала в период «большого скачка» в 1957–1961 гг., а затем во время еще более разрушительной «культурной революции». Пока был жив Мао, китайская экономика так же, как и китайское общество, двигалось резкими зигзагами между строгим централизованным планированием и бурным популизмом, но с его смертью в 1976 г. и уходом со сцены его предполагавшихся преемников — так называемой «банды четырех» — наконец, был открыт путь к реформам.
В 1978 г. новый генеральный секретарь партии Дэн Сяопин официально объявил о «четырех модернизациях» в областях науки, сельского хозяйства, промышленности и Вооруженных сил. С тех пор назад уже больше никто не оглядывался. Одна сфера за другой открывались для частного предпринимательства, к концу 80-х годов коллективное сельское хозяйство практически полностью исчезло, а в Шанхае впервые с 1949 г. заработала фондовая биржа — ясный признак того, что здесь тоже начались процессы, охватившие другие страны.