Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Весной 1865 года прошли очередные парламентские выборы, причиной которых стало не что иное, как экономическая стабильность. Они принесли ожидаемый результат: виги под руководством лорда Палмерстона получили большинство по сравнению с Дерби и его консерваторами. «Я верю, что Господь милосердно взирает на Свое бедное, измученное трудами создание, — писал о себе Гладстон, — когда оно бредет, спотыкаясь, по дороге жизни». В этом случае он действительно споткнулся. Избиратели Оксфорда отвергли его, поскольку он открыто высказывал либеральные идеи с примесью радикализма. Чтобы получить нужное количество голосов, ему пришлось спешно отправиться на север: жители Южного Ланкашира всегда относились к нему благосклонно. Его приветствовала толпа из 6000 человек, и их воодушевление пролило бальзам на рану, нанесенную Оксфордом. «Наконец-то, друзья мои, — сказал Гладстон, — я стою среди вас… Я стою среди вас, и ничто больше не затыкает мне рот». Вероятно, он хотел сказать, что теперь готов активно продвигать парламентскую реформу. Но что бы он ни имел в виду, это выражение не понравилось его премьер-министру.

К этому времени стало достаточно ясно, что Палмерстон не может держаться у власти вечно. Политические наблюдатели отмечали, как Гладстон постепенно расправляет крылья и завоевывает симпатии избирателей. Палмерстон, судя по всему, выпил какое-то волшебное зелье. Лорд Оссингтон, однажды ужинавший вместе с ним, писал:

Он съел две тарелки черепахового супа, затем обильно угостился треской с устричным соусом, затем взял паштет, после воздал должное двум весьма жирным закускам, затем прикончил тарелку жареной баранины, а потом перед ним предстал самый большой и, на мой взгляд, самый жесткий ломоть ветчины, когда-либо возникавший на столе знатного человека. Но и это блюдо исчезло точно в положенный срок, за мгновение до того, как лакей спросил: «Бекаса или фазана, милорд?» — на что немедленно последовал ответ: «Фазана!»

Возможно, именно это его доконало. Весной 1865 года он выглядел совершенно на свой возраст, а к осени умер.

На его счет вряд ли можно записать какие-либо выдающиеся нововведения, и он не был предан никакому великому делу, кроме, конечно, процветания страны. Он был неотъемлемой частью обстановки и своего времени и прочно занимал место, полученное благодаря осторожности (так осторожен волк, преследующий добычу), удаче и проницательности суждений. Возможно, по сравнению с Гладстоном и Дизраэли ему приходилось несладко, поскольку он не имел нравственной твердости одного и змеиной гибкости другого. В «Воспитании Генри Адамса» (The Education of Henry Adams; 1918) красочно описана тогдашняя политическая ситуация: