Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Годы последнего кабинета Палмерстона (1859–1865) были, по общему признанию, временем перемирия, временем остановившегося развития. Британская система, так же как французская, находилась на последней стадии разложения. Никогда еще британский ум не был настолько décousu — несобранным, потерянным, барахтающимся среди обломков исторических кораблекрушений. Оригиналы всех сортов имели в это время самое обширное поле для действий. Государство и Церковь раздирали противоречия. За тридцать лет упорного труда Англия смогла расчистить лишь часть этих завалов…

Троллоп в романе «Финеас возвращается» (Phineas Redux; 1873) выразился более лаконично: «Неотъемлемое качество политической партии в этой стране состоит в том, чтобы избегать рассмотрения любого вопроса, подразумевающего большие перемены, до тех пор, пока это возможно».

Смерть Палмерстона сочли серьезным национальным бедствием, но вместе с ней исчезли препятствия, стоявшие на пути политического и общественного прогресса. В воздухе снова начал витать дух политической реформы. Его держали в закупоренном виде так давно, что, казалось, теперь он мог в любой момент вышибить пробку. «Перемирие окончено, — писал Дизраэли. — Я предвижу бурные времена и большие перипетии в общественной жизни». В 1864 году был создан Национальный союз реформы, а в следующем году Лига реформы начала агитировать за общее избирательное право для мужчин. Жесткие оковы законов и привычных условностей постепенно слабели. Сокращение и отмена определенных привилегий и отказ от ограничений, связанных с религиозными убеждениями, оздоровили атмосферу и расчистили путь для более гуманного законодательства. Профсоюзы со временем превратились в полноправных участников трудовых отношений, а муниципальная реформа способствовала появлению парков, школ и общественных купален. Вопросы санитарии и гигиены после «Великого зловония» 1858 года обрели первостепенное значение в масштабах страны.

Палмерстон умер, как принято говорить, в упряжке — не сходя с рабочего места. Ему был восемьдесят один год. Должность премьера перешла к графу Расселу (такой титул теперь носил Джон Рассел), которому было семьдесят три. Он смело принял вызов. Некоторых удивило, что Рассел согласился снова взять на себя старое бремя, но, как сказал Виктории король Бельгии, «эти политики никогда не отказываются». В любом случае небо не рухнуло на землю, — более того, порой казалось, будто вообще ничего не произошло. Дерби и Рассел вели себя в своем обычном духе, как старые партнеры из конкурирующих фирм, и интерес публики переключился на следующее поколение лидеров. Гладстон и Дизраэли ожидали в гримерной, готовые сыграть свои роли.

В день смерти Палмерстона Гладстон написал Расселу письмо, в котором уверенно предполагал, что тот станет следующим премьер-министром: «Ваше прежнее положение в качестве ее министра, ваши полномочия, опыт, служба и известность не оставляют сомнений в том, что вас вскоре пригласят на эту должность». В свою очередь, Гладстон оставался канцлером казначейства и лидером палаты общин. Он стал самым выдающимся канцлером в истории Англии, и среди коллег по кабинету был, несомненно, primus inter pares — первым среди равных. Его фискальная политика отличалась взвешенностью и осторожностью. Он ограничивал военные расходы, снижал налоги и тарифы везде, где это было благоразумно, и сумел создать ежегодный профицит бюджета. Он подчеркивал, что «между ростом промышленности страны и законодательными процессами, проходившими в течение последней четверти века, существует несомненная и жизненно важная связь». Все это было частью программы, которую он излагал в своих выступлениях по всей стране. Он был самым подходящим министром, чтобы представить новый Закон об избирательной реформе, который должен был стать одним из первых шагов новой администрации.