Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Благочестивые, в число которых входила могущественная группа евангелистов и приверженцев «высокой церкви», пришли в возмущение. Кто бы мог подумать, что епископ может придерживаться таких взглядов? Епископ Ли из Манчестера опасался за «самые основы нашей веры, самые начала наших надежд, самое близкое и дорогое из наших утешений». Многие призывали судить смутьяна за ересь, хотя о сожжении на костре, конечно, речи уже не шло. Епископ Кейптаунский, под началом которого находился Коленсо, созвал синод, и его решением Коленсо сместили с должности епископа. Тот обратился с апелляцией в Тайный совет в Лондоне, который посчитал, что его нельзя лишать звания. Несмотря на это, епископ Кейптауна помазал другого епископа. Однако Коленсо не отказался от исполнения своих обязанностей. В церкви возник раскол, длившийся несколько десятков лет. Аналогичная картина наблюдалась в английских епархиях, где либеральные священники провоцировали ультраконсервативных епископов и наоборот. В обоих случаях незыблемые устои прошлого подтачивались объективными, по мнению сторон, научными данными.

Упадок религиозной доктрины косвенным образом подтверждают наблюдения Томаса Харди и Райдера Хаггарда, считавших, что примерно в 1865 году деревенские традиции окончательно прекратили свое существование. В это время оборвались последние связи со старым миром и старой Англией. Это произошло почти незаметно. В том же году начал выходить журнал Fortnightly Review, в котором заявлялось, что его цель «поощрить прогресс и расширить кругозор современных думающих людей в научных и светских вопросах».

В том же году Мэтью Арнольд в одном из своих критических эссе «Функция критики в настоящее время» написал: «Эпохи сосредоточения и углубления (концентрации) не могут длиться вечно — со временем они сменяются эпохами расширения и освоения новых пространств (экспансией). По-видимому, в этой стране начинается как раз такая эпоха». Таким образом, по мнению Арнольда, разрушение традиционного образа мыслей давало надежду на расширение и освоение нового. Он также писал:

Прежде всего давно исчезла опасность враждебного вторжения чужеземных идей в наш уклад, и мы, как путник из басни, начинаем понемногу распахивать свой плащ. За долгие годы мира идеи Европы постепенно и по-добрососедски проникали к нам и смешивались, хотя и в бесконечно малых пропорциях, с нашими представлениями. Кроме того, несмотря на все, что было сказано о нашем страстном увлечении материальным прогрессом и его всепроникающем ожесточающем воздействии, мне представляется бесспорным, что этот прогресс, скорее всего (хотя в этом нет полной уверенности), приведет в конечном итоге к развитию интеллектуальной стороны жизни. Человеку, обустроившему свое существование с полным удобством, нужно будет решить, чем занимать себя дальше, и тогда он может вспомнить, что у него есть ум, и этот ум может стать источником величайшего наслаждения.

Интересно отметить, что Арнольд называет материальный прогресс «страстным увлечением»: