Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Публичные выступления доставляли Гладстону немало удовольствия. Он упивался приветственными криками и аплодисментами так, как никогда не делал, например, Дизраэли. Иногда его называли «мистер Меррипеббл» («Веселый булыжник») (игра слов, связанная с его фамилией — Гладстон, «Довольный камень»). Миссис Гладстон также испытывала воодушевление. «О, я никогда не забуду тот день! — сказала она о речи в Тайнсайде в 1862 году. — Это был первый раз, когда его приняли так, как он того заслуживал». Гладстон размышлял об этом феномене в своем труде, посвященном Гомеру. «Работа оратора, — писал он, — есть влияние. Он получает его большей частью от своей аудитории (так сказать) в виде испарения, а затем изливает на нее широким потоком… Он не придерживается идеалов и не создает идеалы. Он выбирает быть таким, каким нужен своему времени, и совершать те действия, которых упомянутое время требует для своего развития, — или не быть вовсе». Пожалуй, это самое точное описание того, как политик может воплотить в себе дух или образ народа.

Создавалось впечатление, что он поддерживает рабочих ткацких мануфактур. Он поддерживал представителей профсоюзов и «хунту» профсоюзных лидеров. Он отождествлял себя с нравственным и честным трудящимся человеком. Однако Закон о профсоюзах, снявший с них подозрения в антигосударственной деятельности и предоставивший их фондам защиту в суде, был опубликован только в 1871 году.

Многое еще предстояло сделать. В 1871 году санитарный врач обнаружил в лачуге в Бетнал-Грин трехлетнего ребенка, занятого изготовлением знаменитых серных спичек. Ажиотаж иного рода спички вызвали, когда весной этого года канцлер казначейства Роберт Лоу предложил обложить их косвенным налогом. Начались волнения, особенно среди работников спичечной фабрики Брайанта и Мэя, которые и без того крайне мало получали за свой тяжелый труд в нездоровой обстановке. Серная спичка едва не стала последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. По настоянию Гладстона налог спешно отозвали, но через 17 лет ситуация достигла критической точки.

Это было непростое время. Либералы по-прежнему оставались разобщенными, и, кроме того, они столкнулись с непримиримым врагом в палате лордов. Гладстон все еще надеялся объединить свою партию вокруг дела Ирландии. Пожалуй, он потратил слишком много сил на страну, к которой англичане были большей частью равнодушны. Все усилия, приложенные для разделения Церкви и государства и принятия земельных законов, казалось, произвели мало впечатления на ирландцев, остававшихся, по мнению английских политиков, вечно неблагодарными. Гладстон понимал, что лучшие дни его правления уже позади. Он сказал Кларендону, что чувствует себя, «как могла бы чувствовать пчела, если бы доподлинно знала, что умрет после того, как вонзит жало». Весной 1872 года Дизраэли заметил о либералах на передних скамейках: «Вы видите перед собой ряд потухших вулканов». Годом ранее в The Times отметили: «Решение государственных вопросов в этой парламентской сессии больше повредило репутации палаты общин, чем все неудачи прежних лет, наполненных самыми бурными событиями. Дела не делаются, законотворчество зашло в тупик». Лето выдалось невыносимо тяжелым: двое из кабинета министров слегли с нервным срывом, а Кардуэлл (тот самый, который, по сообщению графа Гренвилла, пристально смотрел в огонь) был объявлен сумасшедшим.

Премьер-министр и королева не ладили еще сильнее, чем раньше: по словам Гладстона, она сосредоточила на нем «всю силу отторжения». Насколько непопулярна она была в народе, стало ясно в период рождения и скоропостижной смерти третьего сына принца Уэльского. В день его появления на свет авторы газеты Reynolds’ News поздравили читателей с «очередным безрадостным событием», а после смерти мальчика на следующий день — со «счастливым избавлением». «Мы с большим удовлетворением сообщаем, — писала газета, — что новорожденный ребенок принца и принцессы Уэльских умер вскоре после рождения, тем самым избавив рабочие классы Англии от необходимости содержать в будущем еще одного государственного нахлебника в придачу ко всем тем, кого они кормят уже сейчас».

В отношениях премьер-министра и королевы снова пробежал холодок, когда он предложил ей проводить больше времени в Лондоне. По его словам, это «могло бы немало послужить укреплению престола — обстоятельства требуют приложить для достижения цели все возможные усилия, и это позволило бы наглядно продемонстрировать публике, как королевская семья исполняет свой общественный долг». Королева ответила одним из своих знаменитых истерических взрывов. Она сказала, что предложение Гладстона «поистине чудовищно»: