Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Рассела, неизменно горячо пекущегося о чести вигов, или либералов, назначили в Министерство иностранных дел, а Палмерстона — в Министерство внутренних дел (было совершенно ясно, что королева не допустит его возвращения во внешнюю политику). Палмерстон признавался своему шурину: «Последний год я, словно прославленный канатоходец, развлекал публику своими трюками и фокусами. До сих пор мне это неплохо удавалось. Но даже мадам Саки, ловко танцующая на веревке среди разноцветных ракет, вряд ли собирается остаться там навсегда, — окончив выступление, она благоразумно спускается вниз, чтобы избежать опасного падения». Примечательно, что он сравнивает себя со знаменитой цирковой артисткой. Первый совместный ужин нового кабинета состоялся 29 декабря 1852 года, — Палмерстон много шутил и улыбался.

Оставим мадам Саки в артистическом фойе и вернемся к кабинету министров, который стал, пожалуй, самым талантливым и самым опытным собранием за все столетие. Все его члены выступали за умеренный прогресс и свободную торговлю. Присоединившийся к правительству Гладстон оказался одним из лучших канцлеров казначейства в XIX веке. В отличие от Дизраэли, он предпочитал ярким идеям твердую политику. Выбрав казначейство, Гладстон, если можно так сказать, вытянул пикового валета. Он знал, что его ждет тяжелое испытание, но не стремился от него уклониться. Он приобрел привычку к самобичеванию после разговоров с уличными женщинами, проститутками, которых стремился «спасти» от их призвания, и эта привычка обострилась именно в 1840-х и 1850-х годах. Разные биографы писали о его «эмоциональном расстройстве», «беспросветном отчаянии» и «душевных муках». Его переполняли подавленная энергия и подавленный гнев — но вряд ли все это можно угадать в образе величественного старика, который рисуют поздние источники.

Выдвинутый Гладстоном бюджет на 1853 год отличался главным образом тем, что сохранял подоходный налог, но снижал или отменял пошлины на все товары и продукты питания, от мыла и страхования жизни до собак и чая. Гладстон говорил почти пять часов (это была самая длинная бюджетная речь за всю историю парламента) и в конце заявил:

Таковы предложения правительства. Они могут быть одобрены или отклонены, но я, во всяком случае, имею полную и несомненную уверенность в том, что все могут безоговорочно признать: мы не пытались уклониться от трудностей нашего положения, мы не скрывали этих трудностей ни от самих себя, ни от других, мы не пытались решить их полумерами и ненадежными бесполезными действиями, и мы предложили план, который, будучи принят вами, поможет решить множество больных финансовых вопросов.

Он, как выразился один из его коллег, «совершил в своем восхождении к власти длинный летящий скачок». По словам графа Кларендона, «это был наиболее совершенный финансовый отчет, который когда-либо слышали в стенах парламента, и это одинаково признавали друзья и недруги». Примечательно, что Гладстон умел заглянуть на год вперед, в отличие от своего предшественника, который знал об арифметике ровно столько, сколько требовалось, чтобы подсчитать доходы своего издателя.