Ратибор и темный волхв

— Сей миг, Горибор, сейчас всё будет! — спустя минуту врата ближайшей ветхой избушки отворились, и оттуда с раздавшимися глухими ударами, криками и руганью варги выволокли за волосы белокурую женщину лет тридцати на вид. Захлопнув дверь и не обращая внимания на гневные выкрики да слезливые причитания, один из воинов, Бушигост, на пару с Горибором потащили насмерть перепуганную девицу к алтарю могучего шамана. Бросив несчастную жертву в ноги колдуну, Бушигост поспешно воротился назад, в то время как Горибор отошёл чуть в сторону, принявшись заворожённо наблюдать за происходящим. Сколько уж раз он видел то, что сейчас произойдёт, но его не прекращало снедать щенячье любопытство, как будто впервые глаза лицезрели тёмную магию мрачного некроманта. Мельванес тем временем не стал в долгий ящик откладывать свои таинственные манипуляции. Осиным роем соткался прямо в воздухе его липовый посох с набалдашником в виде полупрозрачного яйца с чёрной сердцевиной. Обвит он был мастерски выполненной из чистого золота гадюкой с оскаленной пастью. Каждая её чешуйка игриво блестела и переливалась всеми цветами радуги, стоило лишь хоть одному лучику солнца кокетливо царапнуть великолепно, до мельчайших деталей проработанную змейку. Только вот тепла от сего потрясающего творения не исходило ни капельки даже жарким летом; лишь холодное дыхание тьмы, как могло показаться стороннему созерцателю, тоненькой струйкой вылетало порой из глотки гадючьей.

— Меня зовут Апраксия, — русая жительница между тем испуганно охнула и быстро затараторила, как бы стараясь успеть сказать всё то, что, по её мнению, должно разжалобить жуткого колдуна. — У меня трое деток: два мальчика и девочка! Парнишек зовут Волислав и Миломир, а мою крохотулю — Румяна назвали, в честь бабки…

— Что, похоже, будто мне есть дело до того, сколько у тебя птенцов и как вас всех звать-величать? — Мельванес повелительным взмахом руки заставил пугливо замолчать взволнованную Апраксию. — Мне всё равно, женщина, хотя бы по той простой причине, что вы для меня не люди, а скотина, правда — ценная, с душой… Жаль, что не могу хлопнуть каждого из вас дважды! — с этими словами сумрачный ведун направил набалдашник посоха на несчастную девушку. Глаза его загорелись в предвкушении скорой трапезы, ведь подпитка человеческими душами давно заменяла чародею мирские приёмы пищи. Апраксия подлетела на носочки и выгнулась дугой, запрокинув голову назад: могучая древняя неведомая злая сила подбросила её тщедушное тельце в воздух. Крик ужаса, готовый вот-вот сорваться с её пересохших уст, сменился лишь невнятным бульканьем, как будто ей чем-то жидким и липким залили горло; спустя мгновение изо рта её хлынула кровь. Одновременно с этим от груди сельчанки начало отделяться нечто непонятное, полупрозрачное и бесформенное, с нескрываемой неохотой боязливо двигаясь в сторону колдуна. Некая вязкая субстанция была явно живой; страх волнами исходил от неё, это буквально ощущалось кожей.

«Вон она! Человеческая душа! — Горибор снова попытался унять охватившую его трепетную дрожь. — Невероятно! Сколько уже смотрю на сие захватывающее действо, и каждый раз меня колотит, как в самом начале!.. Отдалённо похоже на то, что я испытывал, убив своего первого врага, много лет назад. Но лишь отдалённо…»

Душа тем временем, не сумев более противиться могучей воле безжалостного волшебника, влетела-таки в яйцеобразную сферу на его жезле, после чего глаза у обвивавшей набалдашник гадюки замерцали пурпурными бликами; Мельванес, не медля ни секунды, приоткрыл рот, и бесформенный бесцветный комочек размером с мужской кулак отделился от посоха да сиганул чародею прямо в пасть; тут же, старый ведун, громко чавкая, принялся жадно глотать жуткий деликатес, довольно при этом причмокивая. Апраксия же безвольно рухнула на землю, опосля зашевелилась и медленно встала, но глаза её были пусты; разум более в них не светился. Теперь лишь одни низменные, примитивные инстинкты двигали несчастной сельчанкой: как бы поспать да поесть. Имена своих детей она забыла напрочь. Как и их лица. Да и вообще, информация о том, что у неё есть детки с мужем, улетучилась из неё вместе с душой. Она даже не знала теперь, кто она сама такая и как её звать. «А зачем меня звать? Дайте лучше пожрать!..» — это была самая умная мысль, что посетила несчастную женщину за то время, что её вели, как куклу бесчувственную, в одну из изб, к таким же бездушным горемыкам, каковой являлась теперь и она сама.

— Ох, хорошо! — довольно прошамкал Мельванес, громко рыгнув при этом, как будто умял сейчас целого порося, после чего, сделав пару шагов к алтарю, поднёс к груди Лудогора ладонь и, прошептав древние, забытые словеса, передал сыну частичку силы; тёмный полупрозрачный сгусток величиной с яблоко средних размеров живо погрузился в тело бывшего наследника варградского престола. Чародей довольно кивнул, затем развернулся и проковылял к бадье с водицей.