Ратибор. Капель первого круга

Выговаривал дед Микула зря, князь-старейшина, по всему видно, не слушал старого велета. Не хотел слушать. Я вспомнил, как мой дед Мстислав хоробрый тоже не хотел слушать речи осторожного дядьки стремянного и что из этого получилось… Опять передо мною встало личико маленькой сестрицы моей Зоряны, вспомнилось, как она прижимала к груди маленький темный комочек, смешно разевающий крохотный ротик, теперь превратившийся в справного кота, что привык сидеть на моем плече или ездить на загривке у Семаргла. Вспомнились помертвевшие глаза прабабки, её неподвижное лицо, черную боевую стрелу пригвоздившую легкое тело сестрицы к лодочной скамье… Та стрела по сию пору висит над моей постелью. Как знак-напоминание о клятве, которую я дал себе три года назад перед ликом богов небесных, под ночным небом в качающейся на волнах чайке. А выполнить её можно только выросши воином, которому не будет равных на Земле Матушке…

Это я, конечно, загнул насчет великого воина. Таким, как дед Микула в зрелые годы, мне никогда не стать. Но стремиться к такому уровню нужно. Иначе, зачем жить? И давать богам клятву?

– Черный – черного несет, с чернотой седой живет! Черноту, котора лает, на коров лесных спускает!..

Ну вот! Не было печали – лешаки враз накачали! Митяй, дедов правнук, собственной персоной. Да не один, а с дружиною. Стоят, зубы щерят. Поймали мол, Черняка!

Питин при первых словах присказки спину горбом выгнул. Хвост трубой, глаза горят, стал шипеть, плеваться, а сам по сторонам зыркает – нет ли где поблизости четвероногих недругов – псов градских. Жар тоже ко мне прижался, зубы оскалил. Не захотел с дедом Микулой и Серком в усадьбу князь-старейшины попадать. А я вдруг смолчал. Не стал состязаться с Митяем в сочинении дразнилок. Прислонился к плетню, кулаки приготовил, но не более. Тот по инерции еще покричал, глаза стали удивленные, спросил:

– Ты чего этого… молчишь, не отвечаешь? Бояться стал?

– Бояться! Еще чего. Надоело собачиться. Не маленький. Хочешь драться? Давай, но без дразнилок.

Орава Митяевых ватажников, не поняв ничего из нашего разговора, двинулась было вперед, но Митяй властно выбросил вверх десницу:

– Годи, робята! – крикнул он. – Намять бока изгою всегда успеем. Но сначала поговорить надобно.

Не стали мы драться. Проговорили с Митяем и дружиной до тех пор, пока не выехал из князева подворья дед Микула. Обсудили приобретение князь-старейшиной тварей иноземных, но так и не поняли, для чего ему те твари надобны. Показал я градским парубкам кое-какие приемы рукопашного боя, что научил дед Микула, пригласил к нам на хутор тренироваться. Расстались не друзьями, конечно, но и не врагами, как прежде случалось.

Питин, пока мы разговаривали, незаметно исчез, наверно побежал пообщаться со знакомыми кошками. Теперь будет отсутствовать седмицу самое малое и прибежит домой худым и голодным со следами драки с градскими котами.

Я позвал неслуха для порядка, но он не откликался. Тогда я залез на телегу к деду Микуле, на которой, вместо мягкой рухляди и лагушков, устроились мешки с крупой, свертками ткани разной, туесы с серой солью. Не успели мы выбраться за градские врата, как подоспел караван иноземного гостя, о котором он предупреждал князь-старейшину.

Это действительно был караван. По пыльной торне медленно плыли длинношеие, лохматые двугорбые звери непривычного облика. Каждый был навьючен парой объемистых тюков. Я уже знал зверей по рисункам и рассказам прабабки, но видел в первый раз. Верблюдами эти твари называются – бактрианами, так называл их дед Микула. Сопровождали караван из двадцати пяти верблюдов кроме погонщиков, пятеро вооруженных луками и кривыми мечами всадников на горячих тонконогих конях. «Охрана» – понял я. Одеты они были в точности так же как иноземный гость, да еще в легкие кожаные доспехи.

Я стал просить деда Микулу остановить Серка и поглядеть, какие товары привез гость иноземный, но старый велет был чем-то крепко расстроен. Он не стал отвечать, не остановил Серка, бурчал что-то непонятное себе под нос.

– Дедушка! – обратился я к нему, – ты сердишься на князь-старейшину за зверей, что ему привез гость?

– А как на него не сердиться, Ратин? Он совсем забыл о воинском правиле для молодежи, что подросла в граде. Из князя превратился в гостя торгового. Для него важнее серебро да злато в его скарбнице. А звери?.. Для потехи взял. Для погляду и для смеху. Жалко мне Велесовых тварей полдневных. Карачун у нас суровый. Пропадут. Ежели когда-нито станешь предводителем градским, заботься об обороне града, а не о потехе. Для того пятина княжеская дадена от доходов.

– Почему тогда родичи не соберут вече, где можно ума князь-старейшине добавить?

– Они, Ратин, тож богатеют. Считают – раз забрались в беров угол, в чащу лесную, никто не сможет к ним незнаемо добраться. Забыли уже, за три десятка лет, сколь народу в старом граде на Роси погибло от находников. Была, Ратин, здесь крепь лесная когда – то. Была да сплыла, как мы здесь угнездились.