Ратное поле

Действительно, вскоре ударили вражеские батареи. Минут десять молотили они кукурузное поле, перемешивая с землей золотистые початки и человеческие тела. Затем из–за посадки появились вражеские танки, за ними трусцой бежали автоматчики. Сразу же со стороны хутора раздался дружный голос батальонных пушек, и снаряды преградили путь танкам противника, которые повернули обратно. Скрылись в посадке и вражеские автоматчики. Старший лейтенант Калашников возбужденно потирал руки.

— Молодцы, артиллеристы! Дали врагу понюхать, чем пахнет русский снаряд. Так держать!

Крепко дружили они с Костиным, не раз черпали кашу из одного фронтового котелка. То артиллерия выручит пехоту, то пехота артиллерию. Пополам делили беды и удачи. Обидно — не дожил Борис до великой. Победы. Погиб в сорок пятом. Об этом Анатолий узнал через тридцать лет от друзей, считавших погибшим и его, Костина.

А над хутором Кисловским, над кукурузным полем вновь появился вражеский разведчик. По самолету стреляли из винтовок и автоматов, но летчик, казалось, не обращал вниманий на рой пуль, выискивая наши батареи.

Во второй половине дня с командного пункта полка предупредили: ожидается сильная атака при поддержке танков. Батарея быстро выдвинулась на прямую наводку. Взвод Костина занял позиции у крайних, полуразрушенных домов хутора Кисловского. Клонившееся к западу солнце слепило наводчиков, прижавшихся к орудийным прицелам.

И вот уже раздались плотные залпы вражеской артиллерии. Огневой смерч покатился по кукурузному полю до окраин хутора, заметался среди домов, по садам и огородам. Из посадки снова выкатились на большой скорости желто–зеленые коробки танков. Они ныряли в воронки, вздыбливая на подъеме длинные пушечные стволы (такие были только у «тигров»). За танками густо бежали вражеские автоматчики с засученными рукавами.

— По танкам, бронебойным!

Анатолий почти не слышит своего голоса, но видит, как метнулись из укрытий расчеты.

— Первому орудию — по головному, второму — по следующему за ним танку! Зарядить!

Высоко подняв руку, Костин считает: «Шестьсот… Пятьсот… Четыреста метров…» Резко взмахивает рукой:

— Огонь!

Головной танк дрогнул, затем развернулся на месте. Блеснула стальная лента гусеницы. Ай да молодец Кудрявцев! Разул «тигра»!

Наводчик Николай Кудрявцев, прильнув к прицелу, сразу же перенес огонь на второй танк. Гимнастерка на спине Николая потемнела от пота, на шее белой полоской выделялся бинт: при первом артналете задел осколок.

Рядом со вторым орудием сержанта Бородавенко разорвался снаряд. Когда рассеялся дым, Костин из своего окопчика не увидел расчета. В стороне лежал тяжелораненый сержант, был убит подносчик снарядов. Лишь поднялся, шатаясь, наводчик ефрейтор Ивлев. Затем, отряхиваясь от земли и придерживая раненую ногу, выполз заряжающий Максименко. Но орудие уцелело.

Тем временем вражеские танки и пехота уже вклинились в нашу оборону. Калашников, подхватив ручной пулемет, побежал на левый фланг, куда просочились гитлеровцы.

Из посадки вывалилась новая волна неприятельской пехоты. Она стремительно накатывалась на наш передний край…

— Первое орудие! По пехоте, гранатой, взрыватель осколочный…

Несколькими осколочными снарядами Кудрявцев разметал гитлеровцев на подходе к переднему краю. А в это время Ивлев и Максименко вели из второго орудия поединок с танками. Уже подбиты второй и третий «тигры». Справа яростно отстреливались другие орудия батареи. Но вскоре они замолчали.

Из батареи уцелело только первое орудие. А из всего расчета только его командир и наводчик сержант Кудрявцев. Анатолий поставил его за панораму, а сам подносил снаряды, заряжал, выбирал цели.

Сколько продолжался бой, трудно сказать. В бою на часы не смотрят. Одно–единственное орудие на западной окраине хутора Кисловского, чудом оставаясь неуязвимым, непрерывно вело огонь. Затем послышались мощные залпы гаубиц со стороны хутора, и вражеская атака захлебнулась.

Офицер и сержант присели на станинах орудия. Тяжело дыша, вытирали с лица пот. Кудрявцев достал смятую пачку «Беломора». Нервно закурили.

— Как дали, командир? А?

— Хорошо дали, Коля! — и Костин поднес к губам папиросу. В этот миг рядом вспыхнуло оранжевое пламя, и сильный удар в грудь бросил Костина на землю.

Он не помнит, сколько лежал без сознания. Когда открыл глаза, увидел над собой тревожный взгляд Кудрявцева. Понял: жив, но ранен. Пошевелил пальцами ног — целы, приподнял руки — есть. Ощупал себя и ощутил что–то мокрое и вязкое. Скорее догадался, чем увидел, — кровь. Она ручейком текла изо рта, заливала шинель, на которой Анатолий лежал. Знаком попросил Кудрявцева приподнять себя. При этом ощутил резкую боль в груди, но успел заметить: у второго орудия возился заряжающий Максименко с забинтованной головой. Возле первого орудия тоже копошились люди. «Значит, поднялись тяжелораненые или пришла подмога», — подумал и снова впал в забытье.

Очнулся от чьих–то прикосновений. Санинструктор Таня Дроздова обмывала окровавленное лицо.

— Лежи, дорогой, лежи, — приговаривала. — Сейчас тебя в полковой медпункт отправим. Пока ты отвоевался.