Ратное счастье

— Чижик, как же тебе не совестно? Ведь я тебя урюком кормил, забыла? А конские шашлыки в окружении? У вас тогда с доктором Верой был завидный аппетит"...

И я вспомнила: Костя Перовский из дивизионного трибунала! Но только он в сорок первом был всего лишь лейтенант — какой-то там самый младший из трибунальцев. У Кости общительный и добрый характер. Сам он откуда-то из Средней Азии. Ему часто, приходили посылки из дому с сушеным изюмом и урюком. И он постоянно меня угощал. И не только меня, а и всех девчат из медсанбата. А в окружении под Демянском прославился как мастер приготовления шашлыка из конины. Мы с доктором Верой поначалу брезговали, отказывались, но голод — не тетка.

Встреча была приятной. Досадные мои мелочи сразу стушевались. Я засмеялась:

Мне что-то за последнее время уж слишком везет. Боюсь, не перед добром. Костя, ну и кем же ты теперь?

Я-то? Встань, несчастная, и замри по стойке «смирно». Перед тобой оперуполномоченный контрразведки «Смерш» всего полка!

О,— удивилась я. — Трепещу и повинуюсь. Ну и как же мне тебя теперь величать? По званию или по батюшке?

Не по батюшке, Чижик, и не по матушке. Валяй, как раньше. Надеюсь, я не очень постарел?.

— «Ах, как я хорошо сохранился!» —воскликнул старый шкаф и тут же испустил дух,— пошутила я.— Нет, Костя, ты и в самом деле выглядишь отлично. Но не в этом дело. Нельзя, как раньше. Ты теперь — поднимай выше! Да и я не в поле обсевок, как моя бабушка говаривала. Так что при посторонних я тебя, не обижайся, Костей звать не буду. И ты меня, ради бога, Чижиком не зови. Ладно? А то перед солдатами неловко, сам посуди, я офицер все-таки...

— Пожалуй, ты права. А помнишь?..

Мы долго вспоминали однополчан, всякие мелочи, смешные ЧП и оба дивились, что почему-то комическое и трогательное память удерживает лучше, чем страшное и серьезное. «А помнишь?..» Костя вспомнил, как я, под огнем переплывая реку Ловать в одежде, утопила один сапог и насмешила всю дивизию, разгуливая по расположению штаба полубосиком; как однажды пришила петлицы комиссару Бойко... на изнанку воротника, как доктор — «папенька» Быченков — за смешливость не вовремя выставил меня из перевязочной коленом пониже спины, как...

Но и я напомнила Косте, как он в самом- начале войны насмешил фронтовой народ. Трибунальский домишко бомбили «юнкерсы». Опасаясь прямого попадания, все обитатели выбежали в запущенный огород и без промедления улеглись между истоптанными грядками. А Костя еще долго не мог угнездиться и все бегал. Ему кричали в промежутках между взрывами: «Ложись же, чего демаскируешь!» А Костя: «Братцы, да как же тут лечь-кругом крапива!..» Вдруг-— бенц! — бомба упала где-то совсем рядом, и Костя, подхваченный взрывной волной, как распластанная лягушка, полетел в самые густые заросли. Целую неделю потом почесывался, отбиваясь от насмешек товарищей. Вспомнив, я и теперь смеялась, а контрразведчик добродушно ворчал:

— Ладно, ладно, озорница. Попадешься в мои руки— я тебе припомню!..

Отведав один глоток нашего кофе, гость с непередаваемым отвращением сморщился:

— Редкостная гадость. Уж лучше голый кипяток гонять. — И ушел, пообещав заглядывать на огонек.

Соловей, укладываясь на свои нары, вдруг замурлыкал:

Чижик-пыжик, где ты был?..

— Оставь! Маленький ты, что ли? Ведь слышал же разговор — должен понимать, что к чему.

Уже почти засыпая, я вспомнила, что так еще и не вызывала Вахнова. Впрочем, успеется: пусть передохнет как следует. Разговор будет не из легких. Надо как следует пробрать. Про Шамиля Нафикова напомнить. И вообще... к чему приводит самовольничанье. А все-таки, как ни прикинь, а несправедливо не дать парню хотя бы медали. Пусть провинился, но ведь факт — не так-то просто по собственной воле выброситься на бруствер, под пули и осколки. Так и быть: представлю. Не забыть бы сказать комбату. Да, но... кулацкий сын!.. А, наплевать на его папашу! Да если бы у Вахнова было действительно наследственное кулацкое нутро, он бы мог запросто предать. Ночь. Ни выстрела. Один у пулемета. Снял замок пулеметный — и пошел сдаваться. Тем более что нейтралка не была заминирована. А может быть, с Костей посоветоваться?.. Ах ты, Костя,— все такой же. Милый. А командиры взводов?.. Им надо... их надо... потом...

Мне снился кошмар.

...Надо бежать, но ноги чугунеют — пальцами не пошевелить. Сердце подкатывает к горлу и там замирает: из танковой башни торчит не пушка,— лысая голова хищного кондора на омерзительно голой шее. Извиваясь по-змеиному, она вытягивается, как резиновая, и, плотоядно щелкая окровавленным клювом, шарит по самой земле... Бей!.. Вахнов!..

Я просыпаюсь в испарине и долго не могу перевести дух. Потом, еле-еле нашарив в темноте спички, зажигаю лампу-гильзу. Соловей, разбросавшись, спит взахлеб. Прикрыв его шинелью, открываю настежь входную дверь. Сразу становится легче.