Ратное счастье

У нас с вами нет личного времени и быть не может! Самовольная отлучка свыше часа приравнивается к дезертирству! Или вам это в новость?

Мы же не на переднем крае!

Это не имеет никакого значения.

Что ж? Рапорт подадите?

Надо бы. Но на первый раз пре-дупре-ждаю, и железно! На носу зарубите. Я уже вас однажды предупреждала, чтобы вы не смели грубить командиру стрелковой роты. Ведь так? А вы опять за свое? Немедленно, сейчас же извиниться перед капитаном Пуховым— раз; перед старшиной — два; перед сержантом Забелло — три. И солдат Малышев на вашей совести! И чтоб я больше об этом не слышала! Ни ра-зу! Понятно?

Да не стану я извиняться!

То есть как это, если я приказываю?

Да вы не имеете права такое приказать! Это мое личное дело...

— Как?! Оскорблять заслуженных людей, старших по званию и возрасту,— ваше личное дело?! Обидеть израненного старшину? Сержанта Забелло, который пять дней стоял под таким огнем, какой вам еще и во сне не снился? Ну не наглость ли? Вон отсюда!..

Оставшись одна и отдышавшись, я занялась самоедством. Человек иногда умеет сам себя есть, да еще как! Ну что? Эх, дура баба! Сорвалась, как с цепи. А еще до десяти про себя считала. Никакой выдержки. Ну а теперь что? Опять сначала? Да не изринится такой урод. «Парень из интеллигентной семьи...» Хороша, наверное, была семейка...

Как же у меня так нескладно получилось? Это, видимо, и называется «начать во здравие, а кончить за упокой».

В таких растрепанных чувствах и застал меня мой бывший зам — ныне заместитель командира батальона по строю Парфенов.

Подумать только: что делает доверие и власть — человек совершенно преобразился, точно его вдруг наизнанку вывернули. Куда девались апатия и лень — весь сама энергия! До того деятелен — на удивление. Впрочем, раз не к худшему, а к лучшему человек переменился, ну и на здоровье. Парфенов вроде бы даже похорошел. И взгляд стал не злой. Но, может, он и не был таким, а просто мне так казалось из-за неприязни. Ведь когда человека не приемлешь, видишь только его недостатки. И даже — придумываешь, чего у него нет.

Здорово, ротный! Что с тобой? Ну и видок: как лягушку проглотила.

Ты прав. Но не лягушку, целая жаба в горле застряла.

Выслушав меня, Парфенов не удивился:

.Я сразу заметил, что он такой. Только тебе не сказал, не хотел расстраивать.

Спасибо за заботу. — Я иронически поклонилась.

Парфенову хоть бы что. Продолжал как ни в чем не бывало:

— Матом кроет. Веришь ли? При тебе, может быть, и нет. Но я своими ушами слышал. Еще подумал: «Вот интеллигентная шпана!» Ладно. Доложу. Подумаем, что с ним делать.

Послушай, а может быть, не стоит докладывать? Не люблю я нянек. Может, еще раз с ним самой поговорить? А? '

Ну уж нет! — решительно отверг Парфенов. — Ты думаешь, я с ним не говорил? Ты шутишь? Не такой это случай, чтобы спускать на тормозах. Ведь это почти неповиновение. А если в бою? Пухов ему: «Огонь!» А он: «Пошел к такой матери!» Картиночка.

Нет, эту заразу надо вырвать с корнем, чтобы и другим неповадно было. Придется ему устроить баню. Причем немедленно. Сама знаешь, все имеет конец. Даже наша затянувшаяся передышка.

Это что, суд? — На сей раз у Серикова не усмешечка, а явная тревога в уголках опустившихся губ, в глубине настороженных зрачков. А глаза красивые: крупные, серые, в опушении почти девичьих ресниц.

Нет. Дамский разговор,— усмехнулся комсорг Сударушкин, явно не подумав. Замкомбата Ежов сердито на него покосился. И Серикову с издевкой:

А что, судьи не по нраву? Отчего бы? Как видишь, все офицеры, все выше тебя по званию и должности, все фронтовики, и так далее, и тому подобное...

— Встать как следует! — рявкнул вдруг комбат Кузьмин так, что я вздрогнула. В первый раз увидела нашего Фому в неподдельном гневе. — Ишь ты, на гулянку он пришел! Честное слово, впервые такого вижу: мамкино молоко на губах не обсохло, пороха еще не нюхивал, а уж трибунальской каши просит! Ах ты!.. (Трах-тах-тах)Про семью не спрашиваю, про школу тоже ясно. Но в училище учили же тебя чему- нибудь, кроме короба и кожуха! (Трах-тах-тах!)...

Погоди, комбат. — Капитан Ежов настойчиво тянул Фому за рукав гимнастерки. Но тот остыл не сразу — еще несколько «залпов» выдал, а закончил так:

Сказал бы я тебе!.. Но жаль, что девушка среди нас находится...

Комсорг проворно отвернулся от стола, плечи его мелко тряслись. Наверняка Вовка хохотал украдкой. А мне было не смешно.

— Ну-с, товарищ офицер, выкладывайте: как дошли до жизни такой? — В голосе капитана Ежова были стальные, ничего хорошего не предвещающие нотки.