Ратные подвиги простаков

Павел Шатров что-то припомнил, и незримая, но задорная радость покрыла глянцевитым румянцем его круглые щеки.

— Понятия, Илья, и у меня пробуждаются. Я тоже образумлен! В нашей сельской местности, на барском дворе, в тысяча девятьсот пятом году казаки стреляли по мужикам. Я тогда спрятался за забор и кидал в казаков камнями. У меня тогда тоже в сердце не было страху. — Павел Шатров вздохнул и, приподняв голову, осмотрелся: после стрельбы в пространстве лежала тишина, предрассветная и торжествующая. Одиночные стебли чернобыла, окутанные прозрачной дымчатой тканью, имели ясные очертания и не вызывали дальнейших сомнений.

— Почему же, Илья, ныне мы устрашились выстрелов? Тогда, правда, обзывали поход мужиков на барскую вотчину бунтом, но, по моим понятиям, это тоже была война. Тогда тоже стреляли, а мы с тобой, как ты говоришь, не страшились…

— Да, Павел, мы тогда не страшились. Оттого, должно быть, мы и образумились. Ты понимаешь, тогда была война наша, называют ее борьбой, — это так. Там лежал наш интерес, и оттого мы не страшились! Ныне же в войне лежит чужой интерес!

Илья Лыков произносил фразы твердо, чтобы убедить не только Павла Шатрова, но и самого себя: он понимал, что образумиться — это значит осмыслить, что в войне, действительно, лежит чужой интерес, и определить это точно и отчетливо.

Следовательно, где-то лежал другой интерес, близкий им и радостный.

Илья Лыков понял пораженчество, внушенное ему товарищем Стыком, только сердцем, не осмыслив того разумом.

Ныне же разум его пробуждался будто от подземных толчков, и образ товарища Стыка восстанавливался в его воображении. Для Ильи Лыкова стало ясно, что в линии пораженчества лежал пока что ключ к главному интересу, но еще не сам интерес.

Илья Лыков придвинулся плотно к другу и крепко сжал его правую руку. Ложный стыд еще одолевал Илью Лыкова: имея желание расцеловать Павла Шатрова, он только посмотрел ему в лицо и тихо произнес:

— Понимаешь?

— Полностью образумился! — утвердительно произнес Павел Шатров.

Они умолкли. Где-то на отдаленном фланге повторилась стрельба, но в тот же момент полковой горнист заиграл отбой. Ротные сигналисты подхватили медные звуки, и минорное эхо проникло за отдаленный горизонт в голубое утро…

12. Аккредитив Тевтонского ордена

Убит он на поле, зарею,

И кости в долину вросли…

В ночь на двадцать четвертое августа немецкое главное командование восточным фронтом обосновалось в Ризенбурге, на главной железнодорожной магистрали Инстербург — Алленштейн — Познань. Впереди лежал Танненберг — историческое местечковое поселение, где пятнадцатого июля тысяча четыреста десятого года союзные литовско-польские войска одолели могущественную армию тевтонского ордена.

События того времени отделялись свыше чем пятьюстами лет, однако честолюбивое сердце Людендорфа весьма тяготилось и отдаленным поражением немцев. Танненберг лежал впереди, русские корпуса следовали той же исторической тропой, и Людендорф не без основания страшился. Генерал хотя и ценил немецкую военную технику, однако он больше верил в тайные силы рока, приведшие когда-то армию тевтонского ордена к полной катастрофе.

Впоследствии, когда победа немцев над самсоновской армией являлась совершившимся фактом, Людендорф совместно с Гинденбургом в лютеранской церкви «принесли всемогущему богу благодарственные молитвы». В ночь же на двадцать четвертое августа оба генерала могли только просить, чтобы божественное могущество приняло участие в предстоящей битве на их, немецкой стороне: генералы очень рассчитывали на постороннее вмешательство высшего промысла.

Впоследствии будущего фельдмаршала Гинденбурга превознесли как национального гения, якобы заманившего русские войска, чтобы загнать их потом в топкие мазурские болота. Но истина познается тогда, когда охлаждается патриотический пыл. Людендорф утверждает, что победа над русскими войсками по его предложению названа «битвой при Танненберге», тогда как Макс Гофман — что это название придумал он. Нет надобности устанавливать, кто из двух честолюбивых генералов прав, ибо в действительности в августовские дни тысяча девятьсот четырнадцатого года под Танненбергом не только не было большой битвы, но даже и мелкие разведочные стычки не происходили.

Людендорф, действительно, подписал приказ о преследовании русских двадцать восьмого августа, однако местом, где издан приказ, являлось селение Фрегенау, и, следовательно, немецкие генералы бездоказательно оправдывались перед историей, что аккредитив тевтонского ордена ими своевременно погашен.