Равенсбрюк. Жизнь вопреки

И. Людмила Александровна, мы с вами говорили о разных группах – о «свидетельницах Иеговы», а естественно, и в Равенсбрюке, и в Нойбранденбурге были еврейки. Вы с ними сталкивались? И как отношение эсэсовцев отличалось к ним и по отношению к другим узницам?

Р. Я могу сказать, что советские евреи не доходили до лагеря. Не доходили, потому что они были уничтожены до этого. Если, допустим, венгерские, их просто не успели уничтожить.

И. То есть и отношение к ним ко всем было одинаковое?

Р. Ну что вы, конечно, в смысле…

И. Эсэсовцев.

Р. Эсэсовцев. Это, как говорят, отношения, это очень громко сказано, мягко сказано. Какие отношения могли быть, я не припомню, кроме того случая, о котором я уже рассказала, когда человек бросился на электрическую проволоку. Даже речи быть не могло о каком-то хорошем отношении.

И. Вот после того, как вы были освобождены, вы вернулись уже в освобожденный Равенсбрюк?

Р. Нет, командование предлагало, чтобы я поехала, посмотрела, но после того, что там произошло, что мы пережили, возвращаться можно было только спустя много лет. Вы знаете, вот даже в Равенсбрюке есть музей, и в Нойбранденбурге тоже есть, небольшой, правда, а место, где был этот завод, этот лагерь. Вы знаете, это как бы Богом проклятое место. Ничего, никто не строит, там просто вот зарастает лесом.

И. Вы сразу же практически, вот после этого митинга, который был организован, вы на нем переводили и стали переводчицей, то есть вам предложили?

Р. Да, сразу в комендатуре администрации, но там совсем не долго. Вот эти девочки тоже в комендатуре работали, а меня забрали в оперативный сектор. Ну и работали начиная после завтрака, в 12 часов ночи у нас только был ужин, и утром снова.

И. То есть вы переводили допросы?

Р. Да.

И. И допрашивали кого? И гражданское население?

Р. Гражданское нет. В основном это были из числа военнослужащих, которые возвращались. Естественно, это я сейчас вам могу, спустя столько лет, сказать, хотя я не должна была бы рассказывать. Была агентура. Вот вы знаете, у меня пачка была фотографий, я должна была у фотографа встречаться с агентурой. Конечно, осведомители были. А была в командировке с одним из наших сотрудников, военнослужащих, конечно, в Берлине. Но он не мог стоять, чтобы дождаться осведомителя, я стояла. Стояла у киоска, в это время подошел военнослужащий военно-морского флота и выясняет у продавщицы, что он хочет, а она никак не может его понять. Я не должна была, конечно, вступать в разговор, но не смогла. Я говорю: «Простите, я вам помогу, что вы хотите?» Человек, когда услышал русскую речь: «Вы русская?» Вы знаете, вот в таких моментах люди обнимали друг друга только потому, что он услышал русскую речь. И он говорит: «Мне ничего не надо, я только хочу поговорить с вами». Я говорю: я не могу, я сейчас занята. А остановились мы у оперной актрисы. И вечером должен был быть концерт. Она меня соответственно одела, красиво очень. Я не должна была выделяться в любом случае, я даже заказала специальную одежду. Я не должна была от местной публики отличаться.

И. А она тоже была агентом актриса?

Р. Актриса, да. Мы просто знали, у кого мы можем снять комнату во время командировки. Я ему говорю, этому военнослужащему, я даже имя его не знала, я говорю, вот если вы хотите, сегодня концерт будет в оперном театре, приходите туда ко входу, я буду и будет еще человек, и вы пойдете с нами. Ну естественно, познакомились. Вот, значит, он присылает мне, красивые были письма, но все их читали. Присылает фотографию: «О короткой, но запечатлевшейся берлинской встрече». Это все-таки 1945 год. И я храню эту фотографию до сих пор. Вот такие маленькие эпизоды бывают в жизни.

И. Это он вам прислал открытку?

Р. Да, это уже просто по полевой почте. Мы переписывались долго, конечно, а потом переписка прекратилась. Почему я говорю, что язык нужно знать обязательно. Во-первых, обогащается культура человека, это общение друг с другом, очень приятно. Остается память на всю жизнь.

И. Людмила Александровна, вы, получается, после нашей комендатуры оказались в администрации?

Р. Нет, это, знаете же, оперативный сектор. Я же не должна была никому объяснять, что это оперативный сектор, но это скорей администрации.

И. Военной администрации?

Р. Военной администрации.

И. Когда вы переводили допрашиваемых людей, были ли там, кроме солдат, надзиратели или те, кто был связан в том числе и с Равенсбрюком?

Р. Были. Вы знаете, я вам расскажу один просто случай. Нам доложили, что возвратилась надзирательница из Равенсбрюка. Звали ее в лагере «полтора Ивана», потому что она была огромного роста. И вот если ей что-то не понравится, она этой плеткой своей пятого человека доставала. Ее боялись и ненавидели, конечно. И нам доложили, что она пришла. Вы знаете, пришли мы ночью за ней. Ну, высказала я все, чтобы она собиралась, и вот представьте себе эту картину. Это душераздирающий плач родителей и вы знаете, несмотря на все то, что она натворила, просто слезы наворачивались.

И. Сколько же ей лет было примерно?