Равнина Мусаси

Я смутился. Мало того, я испугался. Меня бросило в дрожь.

— Что с тобой?

Но жена только пристально-жутко посмотрела на меня и ничего не ответила. Вдруг я заметил, что дверцы шкафа открыты и ящик, где хранилась тайна, наполовину выдвинут. Я обмер.

— Кто открыл? — закричал я, подбежав к ящику.

— Я, — спокойно ответила жена.

— Для чего открыла? Для чего?

— Приходили из комитета за счётной книгой. Я открыла и отдала, — и она опять пристально взглянула мне в лицо.

— Какое право ты имела отдавать в моё отсутствие? Что это значит? — Я заглянул в ящик. Сумка лежала сверху, но была открыта.

— Ты видела? — закричал я опять. — Ну, с меня хватит. Достаточно. — Ругаясь, я задвинул ящик, закрыл его на ключ и разъярённый выбежал на улицу.

Не помня себя, сам не знаю как, я очутился возле Аояма. Я брёл без всякой цели. Вот наконец и жена узнала тайну, но решимости у меня от этого не прибавилось. Ведь и кричал-то я больше от страха и обругал её оттого, что сам растерялся. И не убежал я, а сбежал.

Прогулка успокоила меня, и я решил рассказать жене всё как было и посоветоваться с ней. Пора наконец прекратить эти нелепые отношения. Я поспешил домой.

Почему же я не рассказал жене о сумке сразу? Об этом лучше не спрашивать. Таков уж характер у Окава Имадзо.

Вернувшись, я не нашёл жены. И не мог найти, так как она бросилась в колодец вместе с Тасуку.

О-Маса до сих пор никогда не открывала мой ящик. Но по моему поведению она, видимо, заподозрила, что там кроется какая-то тайна, и она обрадовалась случаю и открыла его. Наверное, подобрала ключ. Как же она перепугалась, когда заглянула в сумку! Конечно, подумала, что я украл её. И никакой записки не оставила.

Почему она умерла? Никто не догадывался об истинной причине. Старик Масуя предположил, что это был приступ лёгкого помешательства. О-Маса от природы была меланхоличной, вдобавок всё время болела и не надеялась выздороветь. Для тех, кто не был посвящён в мою тайну, такое предположение казалось самым вероятным. Меланхолия и болезненность О-Маса считались единственной причиной её гибели. Вот если бы это произошло с матерью, то никто не поверил бы в самоубийство.

Я сразу же подал прошение об увольнении. Меня отговаривали, но я и слушать не хотел. Дали в награду за добросовестный труд триста иен и отпустили.

Если бы меня не уволили, я всё равно не смог бы работать. Люди больше жалели меня, оставшегося в живых, чем умершую жену. И премиальные триста иен, такую небывалую сумму, я получил благодаря стараниям Масуя и других.

На похороны жены с сыном пришли и мать с сестрой. Это выглядело вполне естественно. И они вели себя как ни в чём не бывало. А для меня они обе теперь были так же безразличны, как и все остальные.

Когда мне дали триста иен, я не испытал ни радости, ни благодарности, ни смущения. Из них сто иен я истратил на похороны, сто иен положил обратно в злополучную сумку и с оставшейся сотней и с деньгами, вырученными за продажу имущества, поспешно выехал из Токио. В последний вечер перед отъездом потихоньку от всех отправил сумку её владельцу в Ёцуя.

Никто не знал, когда и куда я выехал. Матери я не написал ни строчки. Я уехал тайно, не взглянув даже на почти законченное здание новой школы.

Я побывал в Осака, Окаяма, Хиросима, продвигаясь всё дальше на запад, пока весной прошлого года не очутился на этом острове.

После того как утопилась жена с сыном, я почти лишился рассудка. Сколько раз, покинув Токио, я замышлял самоубийство! Чтобы как-то прокормиться, я брался за любую работу. Я узнавал новых людей, новую жизнь. Меня хлестал дождь, трепал ветер. Вспоминая о прошлом, я плакал. Я страдал. Год за годом прошло пять лет, в течение которых я всё катился вниз и в конце концов превратился в человека, подобного сгустку пены, подобного куску пемзы.

В течение трёх лет меня не оставляли кошмары: в ушах стоял плач умирающего ребёнка, а из воды смотрело посиневшее лицо жены. Только благодаря вину я избавился от этих видений.

Но теперь ещё случается по ночам, что я просыпаюсь, хмель прошёл, и передо мной опять появляется О-Маса с привязанным ребёнком на спине. Она кружится, то удаляясь, то приближаясь, и наконец исчезает в темноте. Но теперь не так страшно. Она показывает только свой профиль и быстро скрывается. И странно, когда я думаю об О-Маса, её жалкий призрак не появляется. Он возникает всегда неожиданно.

Но с милой О-Цую ни О-Маса, ни какая-нибудь другая женщина не может сравниться. Даже мамаша перед ней ничто.

19 мая

Вчера вечером пришёл Рокубэй, и мы пили допоздна. Интересные вещи говорил он мне.

— Взял бы ты в жёны О-Цую.

— Да я не прочь.

— Ещё бы, такая милашка! Какие могут быть разговоры?

— Действительно, она хороша. Почему она так хороша?

— Уж кому знать, как не учителю?

— Да. А ведь странно — что она могла найти хорошего в такой образине, как я? Никак не пойму.

— Нет, учитель, таких, как ты, любят. И нет ничего странного в том, что и О-Цую тебя полюбила.

Я засмеялся.

— А почему? За что?