Равноденствие

Пришлось привстать на цыпочки, чтобы мои губы коснулись его: легко, мягко, со всей нежностью, на которую я была способна тогда, и которая когда-либо могла зародиться в избалованной эгоистичной ведьме.

– Не говорила, – усмехнулась я.

Он отчаянно схватил меня за затылок, вцепился в волосы, вжимаясь, втискиваясь внутрь, пытаясь слиться в единое целое, чтобы не пришлось расставаться. Целовал меня, не отпуская, не смиряясь, не желая сдаваться и уже понимая, что ничего не изменит.

– Не потому что я не люблю тебя, не потому что хочу выяснить, боги упрямее или я…

Он осторожно пальцем вытер мокрую дорожку, перечеркнувшую мой подбородок:

– Конечно, ты, – прошептал самый чудесный мужчина на земле.

– Конечно, я! – засмеялась, поймала, погладила его прохладные пальцы. – Что за вопрос?! Просто когда-то мне всё-таки нужно повзрослеть.

– Я мог сделать тебя самой счастливой женщиной в мире!

– Не мог, Белен! Не можешь. Не сейчас. Что бы ты сделал? Что?

Он растерянно ласкал меня, цеплялся за запястья и тут же разжимал пальцы, чтобы не напугать.

– Мы бы вернулись домой! Стали бы настоящей семьёй!

– Вернулись бы. Но это твоё счастье, не моё. Я не усидела бы в клетке, хлебнув свободы. А ты не смог бы бросить дом, людей, которые от тебя зависят.

– Смог бы!

– Нет. Это мучило бы тебя, мучило нас обоих. Тебе нужен кто-то, кто разделит твоё счастье, кто будет рад войти в твой дом, кто сумеет подарить тебе сына…

Брианна замерла, не дышала, не двигалась.

– Я научился бы жить твоей жизнью.

– И страдал бы до старости? Как отец? Ты хочешь стать похожим на человека, изорвавшего в клочья собственную жизнь ради любимой? Нет, молчи. Ты скажешь да, но я не позволю тебе. Ты не имеешь права так отвечать. Я запрещаю тебе, слышишь! – я ударила его маленькими горячими кулаками.

Он поймал их, поочерёдно прижал к губам, заставил обвить свою шею и склонился, чтобы поцеловать в последний раз: страстно, требовательно, ломая все преграды, давая понять, что я могу сражаться и биться сколь угодно долго, но он никогда не отступит и не передумает, не поймёт и не отпустит, потому что он – такой. Он упрямый, сильный, знающий, чего хочет и никогда, ни за что на свете не способный согласиться со своей взбалмошной девчонкой.

Наверное, мне было нужно именно это. Я бы тысячи раз жалела потом, но, если бы он поцеловал меня так, я бы сдалась. Я не сумела бы больше противостоять, сорвалась, вынудила бы забыть обо всём, что с таким трудом воспитала в себе и стала бы примерной, спокойной… несчастной.

Но он поцеловал меня в висок, как целуют настоящую сестру.

– Я не скажу да: я тоже успел кое-чему научиться. Нам обоим нужно повзрослеть, Вирке. А мне правда пора тебя отпустить.

Отпусти…

Мгновение я готова была умолять его. Не слушай, не соглашайся, нет! Сделай так, как сам считаешь верным, сделай как всегда! Пожалуйста…

Богиня, как же больно поступать правильно!

– Спасибо, Белен.

– Ты вернёшься ко мне?

Мне стоило тогда соврать.

– Я не знаю.

Он больше не держал меня. Не хватал за руки, не рвался отговорить поцелуями.

Он сделал шаг назад и улыбнулся: тепло, понимающе.

– Я не перестану любить тебя.

– Очень на это надеюсь.

Нет, нет! Больше не смотреть на него, не поднимать глаз, потому что иначе случится страшное: иначе я передумаю.

Прежде чем ударить лошадь каблуками, я склонилась к уху Брианны:

– Если ты обидишь его, я вернусь и оторву тебе голову.

Ведьма смотрела на меня с недоверием, не понимая, должна ли отговаривать или благодарить, растерянно сжимала изящными пальчиками поводья:

– Это лучшее, что мне когда-либо говорили, – бойко ответила она.

– Н-н-но!

Гадина встала на дыбы, закрывая стройным торсом светило, и бросилась вперёд.

Может быть, я совершаю самую страшную ошибку на свете. Может быть, я начну проклинать себя уже завтра и приползу на коленях к мужчине, которого оттолкнула, умоляя принять обратно, чтобы понять: он уже с другой. Может быть, всё это время я боролась с чудовищами, которые существуют только в моей голове.

Но сегодня я неслась навстречу ветру, не оглядываясь на уносимые его порывами слёзы. Неслась, не чувствуя ни обуз, ни преград, ни страхов, потому что впервые в жизни мы сами написали свою судьбу.

И нас ожидало ещё много-много пустых страниц.

123

Эпилог

Двенадцать лет спустя

– Так, ладно, кто это сделал?

Мужчина использовал самый суровый из своих взглядов, но девочка четырёх лет с невинным лицом и мальчишка постарше с копной растрёпанных каштановых волос вели себя так, словно впервые видели не только наглого жирного кота, час назад с огромным трудом снятого с крыши самой высокой башни, но и саму башню, хозяйку кота, оскорблённо прижимающую к пышной груди истошно вопящее (куда громче, чем до спасения, надо признать) животное, ни даже родного отца, потерявшего всякую надежду воззвать к голосу разума сорванцов.

Хозяин имения нахмурился, но морщинка меж его бровей пролегла неглубоко, свидетельствуя, скорее, о восхищении шуткой, а не о надвигающемся наказании.