– И не подумаю! – она с ногами забралась на стол, ухватила ещё одну рыбёшку и приготовилась болеть.
Эделина робко заглянула в дверь. Как не вовремя!
– Господин?
– Что?!
– У нас тут того… Гости.
Я потрепал недообласканного приятеля:
– Никуда не уходи!
Служанка уже пританцовывала от нетерпения, едва дождалась, чтобы я вышел:
– Я сама не ожидала, а тут…
В огромной зале переминались вилланы.
– Лорд Белен, у нас дело к вам, – воинственно сжимая вилы заявила Лиса.
– «Власть народу»? – предположил я.
– Что? А, не. Мы того… маленько помяли королевских солдат, – поманила она к выходу.
У ворот, охраняемая, побитыми, но счастливыми мужиками, стояла телега, доверху наполненная телами наёмников.
– Вы их…? – так. Лопаты. Нужны лопаты. И лучше закопать подальше от огородов. Или лучше, напротив, ближе? Что там для удобрения используют? Но смачный храп сообщил, что обошлось без смертоубийства.
Лиса подошла к возу, приподняла одну из ослабевших рук и с затаённым злорадством наблюдала, как та падает и бьётся о деревянный борт.
– Токмо поколотили. Немножко. Ну, как могли. А что с ними теперь делать? Не головы же с плеч, в самом деле. Ну мы и подумали, может, в винный погреб их, а? До поры, чтоб образумились.
Я восхищённо протянул:
– Лиса, я тебя боюсь. Конечно, мой погреб в вашем распоряжении.
– А-а-а-а-а! – донеслось с кухни.
– Только вино там не оставляйте! – бросил я уже на бегу. – Вынесете, а не выпьете! – решил уточнить я.
В ответ раздался разочарованный вздох.
На кухне был разгром.
– Говорила же, не жди добра от этой бабы! – потрясла арбалетом вбежавшая следом Эделина.
«Эта баба» сидела, забившись в угол, трясясь всем телом и ступнёй пытаясь отпихнуть от себя окровавленный нож.
Обёрнутая скамья, разбросанная по полу рыба, перебитая посуда…
И тело. Бездыханное тело Брайса, раскинувшее в стороны больше не связанные руки, пустыми глазами уставившееся в закопчённый потолок.
Я кинулся к Бри, облапил, проверил, не ранена ли:
– В порядке? Живая?
Ведьма всхлипнула:
– Я… Он… Я отвернулась, а он… Он как-то… Я не хотела! Он кинулся, а я, а мне… Схватила нож и… А-а-а! Я не хотела! Белен, я не хотела!
Я баюкал её в объятиях, не давая смотреть на мертвеца:
– Тш-ш-ш, всё хорошо. Ты защищалась, всё правильно. У тебя не было выбора. Пойдём отсюда, пойдём. Эделина, принеси чего-нибудь выпить, пожалуйста. Покрепче.
Служанка промолчала. Позволила мне вывести рыдающую подругу, молча кивнула на приказ и только сильно-сильно сжала губы, когда девушка обернулась на тело в последний раз. Горничная могла бы поклясться, что во взгляде ведьмы не мелькнуло ни крохи сожаления, но она не слишком хорошо разбиралась в людских эмоциях, поэтому тут же выкинула мысль из головы и принялась за уборку. Полагалось придать погибшего земле, отмыть кровь и собрать разбросанные вещи: обрезки верёвки, слетевший башмак, шапку и вывалившуюся из неё бумажку со странной печатью, похожей на королевскую, но с другой закорючкой в самом низу.
Глава 13. Источник
Сила. Настоящая, пьянящая, не имеющая ни начала, ни конца, текущая в ветре, оплетающая корнями землю, вспыхивающая солнечным светом, обливающая серебряной лунной прохладой.
Она – во мне.
Она – я.
Слиться, раствориться, стать частью чего-то огромного и бесконечного, самой стать этим огромным и жарким.
Я могу. Я должна.
Только не хватает чего-то. Чего-то важного, нужного, словно вдыхаешь, а воздуха вокруг нет.
Но какое это имеет значение, когда ты – сама Сила? Когда всё подвластно, когда чувствуешь токи магии, знаешь, как заставить целый мир перевернуться, когда способна летать?!
Я летела. По-настоящему, так, как, говорят, могли летать очень немногие ведьмы даже столетие назад.
Метла нестерпимо натирала зад.
Всё бы хорошо, но это – невыносимо. Понятно, почему полёты столь редко встречались даже среди самых сильных волшебниц.
Навьюченная Тварь, крайне недовольная подобным поведением, освобождённая из конюшни путём магического выламывания одной из её стен (перестаралась, виновата), бежала внизу.
Я спустилась к животному, невероятно уставшая, ухватилась за переднюю луку. Разве не это счастье? Разве не это свобода? Стоило ради этого сбежать, бросить всё, что знала. Не хватает лишь какой-то мелочи, чего-то невероятно глупого и доставучего, что горит на самом краю памяти.
Я поморщилась от густого духа конского пота.
– Прости, подруга, не подумала о тебе, – похлопала её по шее. – Давай трусцой до той опушки и отдохнём.
– Пфффф! – презрительно бросила лошадь в ответ, но скорость снизила.
Опушка словно нарочно меня ждала: чистая, ровная, без единого кострища, хотя и наверняка приманивающая путников. Зелёный ковёр невысокой, едва прикрывающей щиколотки, мягкой поросли огибал ледяной ручей, из которого мы не побрезговали напиться: я вдоволь, а Скотина немного, чтоб не опиться после работы.
«Ну и кто здесь скотина?», – говорил весь её укоризненный вид.
– Ничем не могу помочь, – пожала я плечами, шагом водя её по поляне. – С меня половина оставшегося хлеба за труды.
Гадина недоверчиво фыркнула: «знаем мы твои половины, небось опять самую краюху отдашь».