Разбег

Запираются двери, закрываются лавки и бары, окна заставляются щитами или завешиваются одеялами. Жители боятся лишний раз высунуть нос на улицу. Каждый опасается ненароком угодить под "разборку".

Нора кажется пустой и безжизненной, когда идёт война банд.

Как обычно и бывает, началось все с пустяка. Парочка боевиков из "северных" сняла проститутку, "прописанную" на нашей территории. Баба та была уже не первой молодости, товарного вида не имела и, возможно, сама забрела в чужую зону, отчаявшись в поисках клиента; впрочем, она потом утверждала, что стояла в своём квартале. Отведя с дурёхой душу всеми доступными способами, парни платить отказались, а когда она посмела настаивать, выбили ей несколько зубов. Вероятно, тем бы все и кончилось — никто не полез бы в разборки из-за одной проститутки — но баба, осатанев окончательно то ли от унижения, то ли от безысходности (понимала ведь, что с выбитыми зубами клиенты ей уж тем более не светят), решилась на отчаянный шаг. В ту же ночь она раздобыла где-то пару литров горючки и подожгла бар, в который боевики зашли после того, как отделали её. Просто запулила через окно несколько бутылок, обвязанных горящей ветошью.

Заведение выгорело; боевиков в нем, правда, к тому времени уже не было — иначе тётка вряд ли ушла бы живой. К несчастью, бар этот издавна считался спорным и только по последней договорённости отошёл к "северным"; немудрено поэтому, что их главарь посчитал поджог провокацией. Ещё до наступления утра на наших улицах, в пограничных кварталах, сгорели два заведения; один поджог удалось предотвратить патрулю, но при этом бойцу по кличке Сыч проломили голову бутылкой, а другой капитально обжёг руки.

Это уже был вызов. А если получен вызов, на него надо отвечать, и дело уже не в прибылях или расчётах; и тогда пусть полыхает синим пламенем вся Нора, ибо кто будет считаться с бандой, которая не сумеет достойным образом ответить на вызов?

***

Точки "северных" мы жгли средь бела дня, внаглую. Не скрываясь, пёрли по улице клином, переходя от окна к окну, зашвыривая туда бутылки с "коктейлем", порой вышибая щиты; в жилах пел адреналин, потому что в любой миг улицу мог перекрыть встречный клин, и тогда — момент истины, тогда — кто сильнее, кто жёстче и отчаяннее; тогда и посмотрим, кто здесь чего стоит…

Нам удалось сделать дело и вернуться прежде, чем это произошло. Но эйфория разрушения, охватившая меня в какой-то момент, окончилась гораздо раньше. Никогда не забуду огненную фигуру, живой факел, вывалившийся из одного из подъездов, которые мы миновали — вывалившийся в вихре воя и осевший на асфальт бесформенным обугленным кулём.

К вечеру в патрули вышел весь наличный состав банды.

На двух улицах произошли стычки. Погибло трое наших ребят — двоих зарезали, одного облили "коктейлем" и подожгли. Противник тоже нёс потери.

Лейтенанты вооружились лучемётами. Этого дорогостоящего оружия у нас было мало, да и с подзарядкой его возникали серьёзные проблемы; к счастью, у "северных" дела обстояли так же. В тот же вечер Кот уложил из лучемёта двоих "северных". Стрелял он снайперски: на пределе дальности оружия, в темноте, не промазал по движущимся целям, сделав два беглых выстрела, и ни один не был потрачен даром.

Несмотря на все предосторожности, ночью сгорело ещё несколько наших точек. Зато группа Серафима совершила рейд вглубь территории "северных" и сожгла не какие-нибудь периферийные забегаловки, а их "фирменный" кабак.

Ближе к утру и мне довелось поучаствовать в драке. Правда, после того, что произошло днём, она меня уже не заводила, и вряд ли ещё когда-нибудь заведёт. Я вполне неплохо справился, даже стоял в какой-то момент один против двоих и сумел вышибить заточку у нападающего. Уроки Кота давали о себе знать. Но воспринималось это теперь только как необходимая, но очень неприятная работа.

После рассвета наступило затишье, и часть бойцов отпустили отсыпаться. А около полудня Груздь, наш главарь, собрал лейтенантов на совещание.

***

Думаю, он специально вёл разговор в общем зале — чтобы не только командиры, но и все желающие могли слышать, о чем речь. Это была его, если хотите, страховка — ситуация создалась неоднозначная, риск принять неправильное решение был велик, и Груздь демонстративно высказывал свои опасения и советовался с помощниками. Выходило так, что, какое бы решение не было принято и как бы ни повернулись потом события, главарь все равно имел возможность напомнить: "А что я вам говорил!"

Я уже знал к тому времени, что Груздь из "бывших". По местной классификации это люди, не родившиеся в Норе, а попавшие сюда в силу неких обстоятельств; чаще всего после отсидки. Впрочем, ни сами обстоятельства, ни то, кем были в прежней жизни эти "бывшие", никого не интересовало; ну, не то чтобы совсем, втихаря шептались иногда, конечно, но спрашивать о чем-то таком не позволялось. И если человек не рассказывал о себе сам, окружающие могли лишь строить версии — иногда самые неправдоподобные.