Разбег

"Бывшие" выгодно отличались от потомственных норушников грамотностью, а подчас и образованностью. Речь Груздя была правильной, лилась гладко и внушительно; богатый обертонами голос проникал в отдалённые уголки подвала, заставляя внимать себе даже не слишком вдававшихся в военные проблемы "огрызков". Однако на этот раз банде демонстрировалась показательная неуверенность главаря.

Царь советовался с народом.

Проблема, как я понял, заключалась в следующем. То ли благодаря натиску и толике везения, то ли "северные" оказались не вполне готовы к войне, но нам удалось переиграть их "по очкам". На данный момент. В то же время мы знали, что "северные" сильнее; у них больше территория, больше людей, больше оружия, и стратегически затягивание конфликта было нам крайне невыгодно. "Северным" же — наоборот.

В таких условиях было бы разумным начать переговоры, и Груздь подумывал об этом, но тут конкуренты его опередили. Дракула — главарь "северных" — прислал парламентёра.

А вот это уже выглядело странно. Дракула имел славу человека неуравновешенного, главаря-самодура, но никак не труса. И положение "северных" вовсе не было таким уж серьёзным, чтобы первыми идти на попятную.

Напрашивались два предположения. Либо мы что-то всерьёз проглядели, либо нам готовят некий подвох.

И, откровенно говоря, второе казалось более вероятным.

Но — упустить такую возможность?

Парламентёр прибыл с конкретным предложением. Прекращение военных действий с обеих сторон. И — встреча в нейтральном месте двух групп, по сути — командный поединок. Оружие — только холодное. Победителю отходят спорные территории. На этом всё заканчивается.

Слишком красиво, чтобы быть правдой; чересчур лакомый кусок, чтобы отказаться. Вот Груздь и страховался.

— Если мы пойдём на это и выиграем, мы получим то, на что давно точили зубы, — раздумчиво вещал главарь. — Не только ту часть квартала, что прежде была нашей. По условиям поединка мы забираем весь квартал. Заманчиво?

— Заманчиво, — прошелестело эхом.

— Это если игра честная. Если же нет — мы будем крайними. При любом раскладе. Наши позиции слабее, и это ясно многим.

— То, что называется "хочется и колется", — прокомментировал ближний помощник главного, Дымарь.

— Что скажут лейтенанты?

Лейтенанты могли сказать многое — ситуация образовалась невнятная, тревожащая; проблема с "северными" вызревала давно, а теперь, встав ребром, взбаламутила всех. Однако эмоциональные, щедро сдобренные ненормативной лексикой выступления в большинстве своём не содержали и крупицы конструктива; это были в основном многословные перепевы все той же темы — "хочется и колется". Я даже подумал — если совещания всегда проходят таким образом, нафиг вообще нужны совещания?

Перепалка между тем набирала обороты. Груздь, видимо, на этом этапе сказал всё, что хотел, и больше в обсуждении участия не принимал — только поглядывал на спорщиков вприщурку, пряча под тяжёлыми веками прозрачно-льдистые, острые глаза. Наконец стало заметно разделение командного состава на две основные группы: осторожных, вновь и вновь многозначительно напоминавших о сыре в мышеловке, и активных, рвущихся в бой — "а там посмотрим". Спор начал переходить на личности. Я подметил, что в шумной дискуссии совсем не участвует Кот.

Он в самом деле помалкивал до поры. Дожидался, видимо, когда до всех дойдёт бессмысленность происходящего.

А потом выступил. И надо сказать, его слушали.

Предложение Кота было простым и очевидным. На встречу пойти, поскольку упустить такой шанс мы не имеем права. Но подстраховаться. Кто предупреждён, тот вооружён, и ловушка, о которой знаешь — уже не вполне ловушка.

Страховка включала такую непопулярную меру, как присутствие стороннего — незаинтересованного — наблюдателя.

Встретили предложение неоднозначно. Но не по сути; скорее, и для меня это стало открытием, сама личность Кота — "бывшего", как и главарь, немного выскочки, немного рисовщика, этакий типаж удачливого авантюриста — многими тут воспринималась не без неприязни; по сути же возразить было нечего: никто не внёс более дельного предложения.

— Вот кто умеет лить воду на мельницу, — пробормотал Горб, один из лейтенантов. — И нашим, и вашим, и говорит гладко.

Тут уж окрысился Кот:

— Хочешь сказать, что я не умею другого?

— Вот пусть сам за свой трёп и отвечает.

— Согласен, — это слово Кот просто-таки промурлыкал, хищно оскалив зубы в недоброй ухмылке.

Груздь, неторопливо обведя взглядом лейтенантов, приподнял ладонь над подлокотником.

— Возражения есть?

Выждал несколько секунд, прокомментировал:

— Возражений нет.

И, прихлопывая рукой деревянный (натурального дерева!) подлокотник, словно придавливая муху, заключил:

— На том и порешим.

Так и вышло, что на следующий день мы отправились на встречу с противником — встречу, которая могла оказаться ловушкой.

6

Мы сидели за полуразваленной бетонной стеной, ограждавшей бывшую стоянку грузовиков, и в сгущающихся сумерках разглядывали мелькание теней на противоположной стороне.