Разбег

Ох, мама.

Она вздохнула почти неслышно.

— Мальчик мой. Тебе тут совсем плохо.

Это не было, в общем-то, вопросом; но я ответил:

— Нормально, мама, — голос не подвёл. — Всё ничего. Не выдумывай себе всякие страшилки, ладно?

Мама всхлипнула, полезла в сумку за платком.

— Как ты узнала? — спросил я.

— В новостях, — отозвалась она. — Вчера вечером… О самом-то ограблении уже давно шумели, потом попритихли. А вчера — новый ролик, рассказали про суд, про приговор… И вдруг — твоё лицо. Я глазам не поверила… Я ведь думала, ты в космосе давно.

Мама так и не нашла платка, как-то неловко, непривычно принялась вытирать глаза открытой ладонью.

— Как же я мог в космос, мам, — проговорил я грустно. — Кто б меня без документов нанял.

Она сказала:

— Конечно.

И слезы потекли уже потоком.

Ну почему я такой болван.

— Вон платок, мама, — подметил я. — Справа, на пол упал.

— Спасибо.

— Не плачь, пожалуйста.

— Я понимаю, — кивнула она, торопливо сморкаясь, зачем-то засовывая скомканную тряпицу на самое дно сумки. — Всем врала, и себе вот вру по привычке. Конечно же, понимаю, что ты не мог улететь. Только я представить себе не могла… Не знала, что и думать. Где искать… Я…

— Мам, успокойся.

— Ты ведь всегда был таким умницей, Данил… Я надеялась, может, ты нашёл какой-то выход…

Я вот и нашёл. Только не все получилось. Правда, этого я говорить вслух не стал. Зачем?

Так что я просто спросил:

— Как вы там, мама? Как Роман?

— Ему лучше. Я наняла сиделку, но он и сам теперь чаще в сознании, и боли прекратились. Про тебя спрашивал недавно.

— А деньги на сиделку?

— Хватает. Мне ведь немного надо, Данил.

— Ты работаешь?

— Как всегда.

Мама замолчала, отвела глаза, покусывая губы; посмотрела куда-то в потолок, словно это могло помешать пролиться новым слезам.

И вдруг спросила:

— Почему ты не вернулся?

— Что? — не понял я.

— Ты настолько меня ненавидишь? — выговорила она — и тут же закусила губу, отвернулась, прикрывая ладонью лицо; я услышал сдавленный звук сдерживаемых рыданий.

— Мама, — сказал я растерянно, чувствуя странную пустоту в груди.

Не хватало только начать рыдать сейчас с ней за компанию.

— Мам, ты что? Что ты такое… Мама!

— Я ждала… — она ревела уже в голос, только зачем-то все прикрывала лицо; будто боялась, будто что-то особенно постыдное было в том, если я вдруг увижу её плачущей, именно увижу, будто не должно ни в коем случае такого произойти. — Каждый день… Шла с работы, думала — вот приду, и ты… дома… Проверяла сообщения, вдруг ответ, и…

— Сообщения? — тупо повторил я.

— Потом поняла, что не будет ответа, и… Вот тогда я решила, что ты всё же улетел, или…

Мама с усилием провела ладонью по лицу, одним движением словно стирая с него слабость, и закончила — глядя в сторону, но уже — почти спокойно:

— Или возненавидел меня.

Я спросил:

— Какие сообщения?

Наверное, целую вечность мы смотрели молча друг на друга, и немалой ценой достигнутая видимость спокойствия на её лице снова сменилась дрожанием подбородка и закусыванием прыгающих губ.

— Ты не читал, — почти прошептала она.

— Не читал.

— На этих твоих… чатах, форумах… страничках… Где только нашла…

— У меня не было доступа к сети, мама.

— И в этой… бегущей строке…

— Я не смотрел новости! — крикнул я, с отчаянием ощущая, как захлёстывает меня волна какой-то непонятной, непоправимой вины.

— Данилка… Мальчик мой…

— Что там было, мама?

Я взял себя в руки, сумел задать вопрос спокойно, подавив начинающийся озноб.

— Что там было?

— Там… "Данил, вернись. Я сожгла бумаги"…

Я молчал долго. Я смотрел на маму, а перед глазами проносились картинки — Нора, банда… следствие…

— Сейчас они могли бы помочь, — всхлипывала мама. — Те бумаги… Если бы я сделала то, что хотела сначала… У меня уже была договоренность с психиатром, он был готов написать заключение… Только… Ты так напугал меня своим уходом, я металась из стороны в сторону, а потом… Я их правда сожгла! Я испугалась, что могу совсем тебя потерять, и…

Я молчал.

Долго.

А потом улыбнулся.

И сказал:

— Спасибо.

Мы плакали вдвоём, и я уже не стеснялся, что плачу, и мама не закрывала ладонью лицо.

— Я не могла придумать, куда ещё… — приговаривала она. — Как сообщить, чтобы…

— Ничего, мама. Ничего.

— Если бы раньше… Если бы только я…

— Всё хорошо, мама.

— Куда как… — улыбнулась она сквозь слезы. — Данилка…

— Ничего.

— Мальчик мой…

— Всё нормально. Всё теперь будет хорошо.

— У тебя зубов не хватает. Тебя здесь били.

Я замотал головой. Я и забыл совсем об этих чёртовых зубах, потерянных в инциденте с Дракулой.

— Нет, мама. Это не здесь, это давно… Я просто упал.

— Тебя били.

— Да нет же. Я упал, правда.

— Ничего, малыш, — мама подобралась, вдруг снова стала похожа на ту энергичную, деловую женщину, какой я помнил её всегда. — Ты только не бойся. Этот приговор… Мы его отменим. Мне дали координаты очень хорошего адвоката, сегодня он был занят, к сожалению, но уже завтра я…

— На какие шиши, мам?

— А вот это пусть тебя не волнует, — произнесла она решительно. — Я найду ресурсы.

— Например? Влезешь в долги, заложишь дом?

Мама заявила внушительно, чётко разделяя слова:

— Данил. Это не должно тебя беспокоить.

— А меня беспокоит.