Разбежались линии руки

Ещё пятнадцать, а может, двадцать,

Назад всего каких-то тридцать лет.

Давайте будем чаще возвращаться

К тому, что начинаем забывать.

Давайте с нашим детством не прощаться,

И будут нам о нём напоминать

Дом, дым, из трубы плывут колечки,

Вот кот на раскрашенном крылечке,

Вот сад. Возле самого окошка

В тот дом от ворот бежит дорожка

Прямо до крыльца…

Пусть детство нам никто вернуть не сможет.

У времени назад дороги нет.

Но будут дети рисовать одно и то же

И через двадцать, и через тридцать,

И через много-много-много лет…

Переправа

От дороги и направо три версты.

Если бережком, за полчаса на лошади.

Переправа здесь. А где-то есть мосты,

Как проспекты, как огромные площади.

А у нас мостов не строят и не строили,

В нашей местности паром практичней кажется.

Ведь паромы ввек дешевле стоили

При своей-то неизменной важности.

Чёрным кофе на дорогу пренебрёг я зря:

Укачает, утрясёт, замучает.

Ветер дикую несёт на берег рябь

Специально к несчастному случаю.

Кто-то в ужасе кивнёт на эту рябь,

А поглубже глянет — прямо охнет.

С ветром эта рябь ломает якоря

Но без ветра, слава богу, сохнет.

Ну, и что ж боятся? Дует в сторону.

Не потащит ни назад, ни вправо.

И пора уже к отъезду скорому

Брать билетики на переправу.

Всё изучено, проверено, но час ещё

До того как старший дёрнет в колокол.

Этот час потерян, этот час не в счёт,

И протащится он боком да волоком.

И захочется пешком пройти по берегу

И в тоске своей пустынной плюнуть в волны.

Эх, удрать куда-нибудь в Америку,

Или дом купить, или «Волгу».

Или если на паром да стюардессу бы,

Кофейку бы с коньячком, чай с конфетками.

Стюардессу поприятней бы если бы,

С человеческими данными редкими.

Чтобы голос был такой нежный и ласковый,

Не такой, как у паромщицы Трошкиной,

Чтоб господь не обделил её глазками.

И, само собой, ручками-ножками.

Вот тогда бы ни в какую Америку!

Целый день бы пропадал на пароме я.

А пока хожу-слоняюсь по берегу,

Опасаясь опять опоздания…

Гуляет улица

Гуляет улица, хиляет улица.

Не надо мучиться, куда пойти.

А нашей улице какой-то умница

Нам кабачок хороший замутил.

Там столько музыки с утра до вечера,

Там столько запахов — сойти с ума!

И что ни девочка, то делать нечего –

Она всё сделает тебе сама.

Лабает лирику оркестр пьяненький

И нотки нежные прилежно врёт

Про то ли бублики, про то ли пряники.

Да кто их там, под мухой, разберёт?

И нет желания уйти поранее,

Хоть завтра явно день коту под хвост.

Сижу я в голову смертельно раненый

Всем, что за час официант принёс.

Танцуй неловкая смешная публика,

От водки смелая до похмела.

Полно у лабухов горячих бубликов.

Купите бублички, и все дела!

И подавала вам под ноги стелется.

Карман живой ещё. Давай, крутись!

А за зелёненький вон та разденется,

Она работает у нас стриптиз.

Сижу я пахнущий бифштексом рубленым,

Салатом, поданным, как Ассорти.

И пью тихонечко за всё, что куплено,

За всё, что я сегодня заплатил.

Я пью за девочку, я пью за лабухов

И за мента в фойе влуплю сто грамм,

За то, что мне уже сыграли лабухи,

Я с удовольствием ещё поддам.

И уходить уже совсем не хочется.

Весь зал горластый мне давно родня.

Но только полчаса и всё закончится,

Дай только бог, до завтрашнего дня.

Опять до вечера одни страдания,

И завтра снова день коту под хвост.

Сижу я в голову смертельно раненый

Всем, что за час официант принёс.

Вот моя деревня

Ах, жизнь, копейка медная,

А сам я не обласканный,

Хоть жил совсем небедно я

С подругой незатасканной.

Хоть жил ещё недавно я

Без лишней сбоку проседи,

Вернула меня в давнее

Берёза среди просеки…

В моей деревне сломанной,

Где все дядь Васи вымерли,

Да тихо так, как вытерли

Строку в страничке скомканной.

А кто не помер — пропитый,

А кто родился — вымахал.

Да как-то сразу прожитый,

Как будто поле выпахал.

И под берёзой скорченной

От мрачного безлюдия

Небедностью испорченный

Дышу уставшей грудью я,

А по душе как веником

Из той берёзы сломанной,

По памяти разменянной,

По памяти истоптанной:

Ведь все дядь Васи померли,

Спились дядь Миши гордые.

И кто куда — кто по миру,

А кто поближе к городу,

Поближе, понадёжнее,

Где хлеб растёт буханками.

Где сам живешь не ежиком

И дети не подранками.

А ставни в окнах сыплются

И крыши ветром слизаны.

А позови — откликнется.

Хоть сверху ли, хоть снизу ли.

Хоть из земли, хоть с неба ли…

Куда от жизни деться-то?

Как из далёкой небыли

Мое простое детство.

И всхлипов нет по родине,

Все хрупко, все под богом мы…

Живу небедно, вроде бы,

Перед своим порогом…

Наплевать на дешевые темы.

Мы за Родину пели и пили.

Да и будем еще, если те мы,

Да и будем. Пока не забыли.

Проходит всё

Проходит всё. И девочки созревшие

В меня уже не попадают глазками,

Тошнит по вечерам от сигарет.

И крики раздражают во дворе…

И листья не волнуют облетевшие,

Облитые посмертно всеми красками,

Которых для живой природы нет.

Которых для живых в природе нет…

Друзья мои, придавленные семьями,

Квадратными стреноженные метрами,

Давно не вылезают из берлог,

Голов не студят, не сбивают ног.

Субботами горды да воскресеньями,

Да жёнами до неприличья верными,

Понятными, как книжный эпилог.

Понятными, как книжный эпилог…

А по ночам беснуется бессонница

И просятся на волю откровения,

Случайно не уснувшие во мне,