Разбежались линии руки

Хоть жизнь моя, спалённая дотла,

Зовёт меня назад, туда, где рос…

Элегия

Как долго ждал меня мой дом,

Тепло своё храня.

Давно другие жили в нём,

А он всё ждал меня.

Всё те же песни ветер пел в натопленной печи,

Всё те же открывали дверь ключи…

Но то не эхо давних снов

Домой меня звало.

Надежда, вера и любовь,

И старых стен тепло.

За что же прошлое всегда так долго помнит нас?

Зачем же мы нужны ему сейчас?

Но видно век короче дня,

Отпущенного в путь…

И тех, кто в доме ждал меня,

Всей жизнью не вернуть.

И будет дом стоять сто лет, но сколько ни зови,

Там нет надежды больше, веры и любви.

Что не сплю по ночам?

Что не сплю по ночам

Объясняет легко медицина,

Мол, не надо ложась, никогда ни о чём вспоминать.

Всё понятно врачам.

До чего же простая причина!

Но опять улеглась моя память со мною в кровать.

Закрываю глаза

И она меня тащит обратно

И добра и тепла, заморочивших голову мне.

Лет на двадцать назад,

Где не сытно, не гладко, не ладно,

Где горели до тла

Дни мои на счастливом огне.

Дай мне, память, опять

Ото сна на полночи отбиться.

Я ещё отосплюсь: ночь без утра не так далеко.

Я боюсь не узнать

Улетевшие в прошлое лица,

И уже не боюсь,

Что забыть их мне будет легко

Как бы иронические:

Сторож

Шёл ночью сторож мимо дома

Номер сорок два.

Сторож был не шибко пьяный,

Просто шёл едва.

Он бутылку выпил дома

Со своей женой.

Он давно не пил давно уж,

Только с ей одной.

А вот в этом самом доме

Номер сорок два

Проживала с другом Колей

Колина жена.

Он в окне был виден, Коля,

Со своей женой.

И выпивал бутылку, что ли,

Только с ей одной.

— Как же так, — подумал сторож.

— Вот тебе и на!

Очень жаль, что Маня всё же

Не моя жена!

А была бы если б, Маня,

Ты моей женой,

Мы сейчас бы выпивали

Лишь с тобой одной.

Постучал, конечно, сторож

Сразу к ним домой.

Говорит: — Хотел бы выпить

Тоже по одной.

Только ты, Микола,

Можешь выйтить покурить,

Я жеть только с ей одной

Собираюсь пить.

Отнесли потом уж люди

Сторожа домой.

Говорили, жить не будет.

Ну а он живой.

Говорит: — Живу покуда

Со своей женой,

Или вовсе пить не буду,

Или с ей одной!

Люблю не могу

Она уж давно не зовёт меня спать,

А утром уходит — забудет, не будит.

И пусть меня дома неделю не будет,

Не будет она меня в моргах искать.

Она ненавидит, когда я молчу,

Когда не молчу, ненавидит сильнее.

И как от мороза от злости синеет,

Когда я шепчу ей, чего я хочу.

Но женщина! Вы бы её видели!

Настой благородных кровей.

В графьях вся родня и родители,

А прадед библейский еврей.

Ах, женщина, радость безмерная

Вон бёдра — не в сказке сказать!

А вместо неё мог, наверное,

Я жизнь с кем попало связать.

Мы с ней уже год и четырнадцать дней,

Четыре часа и четыре минуты.

Я мою посуду, и в блеске посуды

Всю жизнь свою вижу и с ней и не с ней.

Она ненавидит, когда я хожу,

А если сижу, ненавидит сильнее.

И как от гангрены от злости чернеет,

Когда я шепчу ей, чего я хочу.

Я понял, что кто-то не думал совсем,

Когда нас столкнул и не дал разбежаться.

Но грех мне теперь на судьбу обижаться.

Когда я пристроен не хуже, чем все.

Она ненавидит меня ни за что,

А было б за что, то, наверно б, любила.

И этим меня бы уж точно добила,

И страшно представить, что было б потом.

Но женщина, вы бы её видели!

Настой благородных кровей.

В графьях вся родня и родители

А прадед — библейский еврей.

Ах, женщина, радость безмерная!

Вон бёдра — не в сказке сказать.

А вместо неё мог, наверное,

Я жизнь с кем попало связать.

У дедушки с бабушкой

У дедушки с бабушкой внучка была,

Где надо румяна, где надо бела.

Жила, осторожно невинность неся.

С невинностью этой ну прям измучилась вся.

Да бабка я ей камнем на душу легла,

От мыслей опасных её берегла.

— Гляди, говорит, как мы с дедом живём:

Не спим, говорит, лет уж тридцать вдвоём.

Ну что ты, дед у тебя бы всегда молодец.

Не зря ж я пошла с ним тогда под венец.

Невинность мою он берёг и жалел –

Три года ко мне, говорит, прикоснуться не смел.

И слушала внучка, мила и тиха.

И так натурально боялась греха,

Что бабушка верила: всё на мази,

Паденье моральное ей не грозит.

А годы, как птицы, им удержу нет,

Давно уж в могиле и бабка и дед.

И внучка уже не боится грехов,

Но только вот нет у неё женихов.

Ах, где ж они где, почему не идут?

Ну, губки у внучки уже не цветут

И щечки, конечно, уж цветом не те.

Но дело ведь, граждане, не в красоте.

Не делайте, парни, ошибки большой,

Ведь внучка ужасно красива душой.

Не каждый сумеет её сохранить.

Такую невесту ведь грех не любить.

Но грубо ругались в ответ мужики:

Пусть просят руки у неё дураки.

Так кто же купца назовёт молодцом,

Когда он товар покупает с гнильцом?

И вот уже к старости дело идёт,

А внучка обет безгреховный блюдёт

И рада, быть может, нарушить его,

Да только желающих нет никого.

Ах ты, женщина моя!

Я ночевать в субботу только к ней,

Она мой долгожданный выходной.

За пять моих дурных рабочих дней

В субботу отдуваться ей одной.

У ней закуски в доме на сто лет,

И, уходя, сухим пайком беру

Я всё, что остаётся на столе

От ночи нашей бешеной к утру.

Ах ты, женщина моя, жаль, что временная!

Всё равно к тебе попал своевременно я.

Ведь покуда ты, любимая, есть,

Есть мне, где попить, поспать и поесть.

Вон грудь торчит из кофты за три штуки,