Разбитое сердце Матильды Кшесинской

Он был ранен довольно легко – спасла шляпа-котелок с твердым околышем, удар оказался скользящим, но кровь хлынула по улицу, лишая рассудка.

Полицейский вновь замахнулся, но один из рикш толкнул его. Тут Ники выпрыгнул из коляски и бросился бежать. Джорджи сделал то же самое, однако он бежал не прочь, а к нападавшему, и с силой ударил того по голове недавно купленной тростью. Голова у полицейского оказалась на диво крепкой: он только пошатнулся, но не упал. К счастью, подоспел второй рикша и каким-то хитрым японским приемом с подскоком – Джорджи изумленно вытаращил глаза при виде такой сверхъестественной ловкости! – сбил злодея с ног, уселся на него верхом и схватил за голову с явным намерением сломать ему шею. Но тут подоспела охрана, и преступника взяли живым.

Окровавленного Ники перевязали прямо на пороге какой-то лавки.

–  Это ничего, – сказал он слабым голосом, отирая кровь, – только бы японцы не подумали, что это происшествие может как-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие!

Затем цесаревича срочно отвезли в дом губернатора, причем весь путь до резиденции (более получаса) посланник России в Японии Шевич и князь Барятинский бежали по обе стороны экипажа наследника, в любую минуту готовые своими телами защитить его от повторного покушения. Как только на русской эскадре узнали о случившемся, в Киото были немедленно отправлены офицеры с кораблей (всего около двадцати пяти человек), вооруженные револьверами, для защиты от возможного повторного нападения.

В правительстве Японии царила страшная паника, тем более что в первой телеграмме, посланной принцем Арисугава через двадцать минут после покушения, говорилось, что раны, нанесенные цесаревичу, ужасны. Почти все втихомолку полагали, что войны с Россией не избежать, и размышляли, не объявить ли всеобщую мобилизацию. Улаживать конфликт в Киото немедля выехали принц Китасиракава Ёсихиса, делегация членов правительства, главный лейб-медик Икэда Кансай и главный врач сухопутных войск доктор Хасимото, а также православный «первосвятитель Японии» епископ Николай, которого император Мэйдзи лично просил о поддержке. На следующее утро с токийского вокзала отошел специальный поезд, в котором находился император Мэйдзи, спешивший с личными извинениями, в сопровождении группы профессоров медицины из Токийского университета. Железные дороги были одноколейными, и спецпоезд Мэйдзи спутал все расписание. Отправившись в семь утра, Мэйдзи прибыл в Киото в девять вечера, побив все рекорды скорости.

В Киото в те дни царила почти мертвая тишина. Ради покоя цесаревича экипажи и рикши к подъезду не допускались. Клиенты и гости высаживались еще на подступах к гостинице, экипажи и коляски доставляли на гостиничную стоянку на руках. В публичных домах было запрещено играть на музыкальных инструментах и принимать клиентов.

А в Санкт-Петербурге о случившемся узнали не из донесений собственных министров (в те дни им было не до донесений!), а из дипломатической почты, когда в телеграфе перехватили телеграммы нидерландского посла. Цесаревичу было предписано немедленно покинуть Японию и отправиться в Санкт-Петербург.

Ники провел несколько дней на своем фрегате. Уже после того, как он поднялся на борт корабля, он попросил разрешения забрать с собой на память циновки, устилавшие его гостиничный номер: тридцать семь штук. Их немедленно доставили на «Память Азова»: император Мэйдзи готов был на что угодно, лишь бы сгладить инцидент.

Он посетил наследника русского престола на его корабле. Некоторые члены японского правительства опасались, что русские в отместку выкрадут их императора, но Мэйдзи настоял на своем. Состоялся обед. Утешая Мэйдзи, который без устали извинялся, Ники сказал, что раны – пустячные, а сумасшедшие есть везде. Никаких требований о компенсации выдвинуто не было.

В эти дни как-то незаметно подошло 6 мая – цесаревичу исполнилось двадцать три года. На «Память Азова» прибыли с поздравлениями министр иностранных дел Аоки и принц Китасиракава. От имени императора они преподнесли Николаю роскошный ковер невероятной величины, называвшийся «Инуомоно». Кроме того, император подарил живописный свиток, а императрица – книжную полку-сёдана из черного лака.

Тут Ники спросил о своем супостате. И вот что узнал.

Звали его Цуда Сандзо. Он участвовал в подавлении восстания мятежников под предводительством Сайго Такамори. Цуда Сандзо был одним из тех, кто искренне верил, что цесаревич Николай привез из России чудом воскресшего самурая, который обязательно начнет новое кровопролитие и накажет всех сторонников правительства императора Мэйдзи. Поэтому Сандзо Цуда решился на покушение.

–  Глупо, – растерянно сказал Ники. – Почему он так решил? Где я привез бы этого Такамуру, в саквояже, что ли?

Любезное восточное молчание было ему ответом.