Разбитое зеркало (сборник)

Мустафа, как и Иван Иванович Горшков, также остался жив. К прежнему воровскому занятию он, естественно, уже не вернулся, женился, обзавёлся детьми, до 1949 года старший Горшков общался с ним то по телефону, то обменивался письмами, а потом его направили служить в Германию и связь эта оборвалась.

Сколько потом Горшков, вернувшись в Россию, ни пытался отыскать Мустафу, попытки эти ни к чему не привели. Видимо, тот переехал жить на новое место, и, как часто бывает в таких случаях, след его потерялся.

Вот, собственно, и всё.

Разбитое зеркало

Все совпадения в фамилиях и именах, в описании историй, портретов людей и различных мест Астраханской области – случайны.

Автор

Довелось мне как-то на крохотном, в три спичечных коробки величиною, катерке, возвращаться в августе из низовьев Волги в Астрахань, и вот что я тогда услышал от шкипера катерка – веселого малого с шальным лицом, одетого в краснополосую, видно привезенную из-за кордона, тельняшку. Эту историю я сейчас и расскажу.

В Астрахань мы возвращались по одной из волжских проток. Протоки здесь называют банками. Есть Главный банк, по нему ходят суда крупные, солидные, вежливые – если в дороге такое судно встретится, обязательно голос подаст, поприветствует. Есть Чистый банк, есть Никитинский, Кулагин, Рыбный, Васильевский банки и многие другие – почти все судоходные. Вода тут сильная, – как принято говорить, всклень, – она полно стоит в берегах, кое-где даже к домам подходит, к самым порогам.

В ериках – многочисленных рукавах, на спокойных водных пятаках в эту тихую августовскую пору цветет лотос. Цветы огромные, примерно в два кулака величиной, листья с добрую сковороду – так и охота лотос сорвать, а рвать запрещено: за каждый сорванный цветок выкладывай красненькую – штраф размером в десять рублей. Кое-где между цветами торчат зрелые маковки, коричнево-черные, с гладкими прочными боками, очень похожие на чугунные кастрюльки, зауженные книзу. Семя лотоса собирают и едят, хотя оно и не очень вкусное – похоже на сладковатую мороженую картошку.

Кругом играет рыба. Из воды выбрыкивают, словно отлитые из хорошей качественной бронзы, сазаны, гулко шлепаются обратно, норовят носами попасть в отблеск солнца. Медленно проплывают мимо и остаются позади кундраки – островки; травы, в которых осенью любят пастись прилетные утки.

Тихо, спокойно кругом, но довольно неспокойные истории случаются там в эту пору…

В общем, обо всем по порядку…

Стряслось это ночью, что-то около двенадцати часов, когда над Волгой вызвездилась крутая, словно деготь, темнота. В такую темноту вглядываешься, вглядываешься, слезы от напряжения из глаз льют, а все равно разглядеть ничего не можешь. Даже яркие астраханские огни, которые обычно за многие километры взор веселят, и те не видно – все накрывает вязкий плотный морок.

От одного из островков, что во множестве разбросаны чуть ниже Астрахани, отчалило суденышко с симпатичным, вполне местным названием «Лотос». Суденышко хоть и небольшое, но тяжелое – старой постройки, в войну в качестве трофея было взято. Обшивка такая, что и пуля, наверное, не возьмет, отскочит. Дизель на «Лотосе», хоть и отработал три десятка лет, еще добротный, безотказный. Звук у него глухой, как бы исполненный уважения к себе.

Чтобы покончить со всякими техническими штуками, скажу, что «Лотос» являлся обстановочным судном. А именно – таскал за собою баржонку с бакенами и обставлял этими пузатыми железными поплавками фарватеры банок, по которым ходят пароходы: по левую сторону фарватера обычно ставят белые поплавки, по правую – красные. Кроме того, «Лотос» менял эти поплавки, если они прохудились, изжеванные волжской волной, возил питье и горючку на земснаряды, в общем, справлял всякую работу, что приказывали делать.

В этот раз под бортом у «Лотоса» находилась баржа-водянка. Есть баржи-нефтянки, на них горючее возят, есть водянки – соответственно питьевой водой их загружают. Кроме питьевой воды, на барже был еще уголь, который везли в домики, на острова, – забрасывали заранее, до наступления осенних холодов.

Шкипер «Лотоса» сам стоял за штурвалом. Низкорослый, он был будто приплющен к земле, рост имел ребячий, а плечи, как у штангиста-тяжеловеса – полуметровые, руки длинные, жилистые, с твердыми мускулами. Сила в них была такая, что шкипер запросто рвал подковы. Если найдет где-нибудь пыльную, стертую по ребру подкову с торчащими из щелей квадратными гвоздями, зажмет ее своими крепкими руками, поднатужится, нальется вишневым соком, а потом спокойным жестом разведет руки в стороны. И в каждой руке у него по половине подковы.