Разбитое зеркало (сборник)

Не так давно у них на «Лотосе» появился новый помощник механика Ежов – парень видный, гибкий, ловкий, говорили, что счет любовный у него был большим, девки буквально сохли по нем, и что этот ухарь-молодец не пропускает ни одной юбки. В общем, в этого парня и влюбилась Марьяна. Недоглядел где-то Пчелинцев, упустил. Произошло нечто такое, в чем не только Марьяна, но и сам Пчелинцев виноват. Где они могли познакомиться, где? Наверное, в порту. Когда «Лотос» возвращался из похода в Астрахань, родным сообщали об этом, и те встречали усталое, укачавшееся от плавания по банкам и ерикам суденышко прямо у причала. Пчелинцев, отвечающий за машинную часть, почти всегда задерживался, проверяя то дизель, то вспомогательный движок, то генератор, то компрессор, то еще что-нибудь, – в общем, работа для Пчелинцева всегда находилась, и он считал невозможным уйти с судна, пока все не приведет в порядок.

Вот, видно, и встретились как-то на причале в отсутствие Пчелинцева Ежов и Марьяна. В общем, отнял Ежов радость у старшего механика.

Эх, Марьяна, Марьяна, долгоногое чудо, что же ты наделала… Слезы, крутые, жгучие, буквально вскипали в горле, когда Пчелинцев вспоминал о том, что произошло. Слабели руки, ноги, тело. И заплакать тянуло, хотя Пчелинцев никогда в жизни, даже в детстве, не плакал.

Он уже побывал в управлении порта, подал заявление о переводе на другое судно, желательно такое, что вообще подолгу не возвращается в Астрахань, по году в плавании находится. В управлении ему перевод пообещали, просили только сходить еще два-три рейса на «Лотосе», а там его пересадят на пароход покрупнее, что по морю в основном плавает. Там Пчелинцев и попробует обрести жизненное равновесие.

…Вдруг над ухом разорвалось что-то гулкое, болью стрельнувшее в голову, сдавило затылок, виски. Пчелинцев почувствовал, что он летит куда-то в непроглядную, чернильно-вязкую темноту. Очнулся, открыл глаза, – действительно, было черно. В кубрике не горела ни одна лампочка.

На счастье, он упал на что-то мягкое, кажется, на койку, которая находилась в кубрике рядом. Но тут же койка поплыла из-под него, он сорвался, угодил ногами в воду. «Откуда вода? Здесь, в кубрике?» – чуть было не вскричал он, но сдержался, ибо в ту же минуту услышал напористый, какой-то удушливый, вызывающий озноб шум. Это в кубрик врывался поток, и в нем полоскались, подбитые силой напора, деревянные предметы, матрасы, сорванные с коек, фанерные подставки, подушки, марлевые накомарники-пологи, одеяла, чей-то пустой чемодан, крышка от магнитофона – все, что в этот момент находилось в помещении, что могло плавать.

Чернота была вязкой, свирепой, густой, в ней что-то хрустело, буквально давилось хрустом, шлепало, ревело.

Падая с койки, Пчелинцев разбил себе лицо, разодрал нос, щеки. На губах проступила горько-соленая влага. Провел ладонью по рту, поднес пальцы к глазам – ничего, нич-чего-шеньки не видно. Тьма!

Прошло много времени, бешеный напор воды прекратился, угас шум, истаяло шпарящее клокотание, что-то гулко вздохнуло в последний раз, шевельнулось, и в кубрике сделалось тихо. Так тихо, что Пчелинцев услышал биение собственного сердца, услышал, как дергается жилка, по которой определяют пульс на руке, услышал, как твердеют, покрываются коркой онемевшие, разбитые губы.

Он сидел в углу опрокинутого навзничь кубрика, в воздушной подушке, образовавшейся в заполненном водою помещении. Там, где раньше был пол, сейчас находился потолок. Потолок, иначе как назовешь ребристый стык над головой? Пчелинцев кое-как пристроился на батарее отопления и сидел теперь, скрючившись, привалившись спиной к холодному металлу обшивки. Довольно долго он был неподвижным – прислушивался к шевелению воды, из которой выпрыгивали маленькие сдавленные пузырьки воздуха, лопались с тихим щелком. Потом неожиданно совсем рядом с собой услышал какое-то стылое, едва различимое движение, будто вода камешки катила и скребла ими о корабельный борт. И звонко так, ласково это получалось. Пчелинцев напрягся, пытаясь проникнуть в суть этого звука. И прошло немало времени, прежде чем он понял, что это вода. Звук течения, скребущего о железную обшивку. И, кажется, на этом месте неглубоко – звук-то вон какой «мелкий». Значит, «Лотос» лежит на мелкотье. Тогда почему же никто не тревожит, никто не ходит по суденышку, не хлопочет с автогенным резаком, чтобы выкроить кусок железа и освободить из кубрика застрявшего Пчелинцева? А ведь точно, «Лотос» на мелкотье лежит! А в том, что никого из спасателей нет, вероятно, виноват ночной морок, черная мга, в которой ничего не разглядеть. Поэтому спасатели, которые конечно же отправились на выручку, ждут утра.