Разбитое зеркало (сборник)

Он так и не разобрался в том, что случилось в следующие минуты. Слышал, как отдали концы и как шкипер скомандовал в переговорку – звонкую латунную трубу, соединяющую машинное отделение с рубкой: «Эй, на дизеле! Дай-кось малый вперед!», тронул рукоять реверса, подумав, что опять шкипер чем-то недоволен, то ли он по дамской части вхолостую прокатился, то ли несварение желудка у него и желчь впустую выделяется, то ли еще что… Положил руку на сектор газа – дырчатое колесико с набалдашником, ожидая, что сейчас последует команда прибавить оборотов. Шкипер не заставил себя ждать, и Ежов прибавил оборотов.

В это мгновение раздался сухой треск, и Ежов поначалу не разобрал, откуда этот звук последовал, за треском – какие-то странные мокрые шлепки, а потом резкий, будто зуботычина, пинок ногою в пах, удар. Ежова приподняло, и он, не успев испугаться, подивился: откуда же такая сила взялась, что человека в воздух поднимает? – отлетел в угол, ударился спиною о воздушные баллоны, необходимые для пуска двигателя.

Голову пробила жаркая боль, из глаз посыпалась яркая пороша, и Ежову показалось, что он теряет сознание. Он застонал жалобно, протяжно, но сознания не потерял, а, сплевывая клейкую, пронизанную кровяными прожилками слюну, подполз к реверсу и со звенящей головой, полной боли, ухватился руками за длинную, похожую на тракторный тормоз, рукоять. Вырубил двигатель.

Хотя, честно говоря, было уже безразлично, остановится в эту минуту дизель или будет продолжать работать, – это Ежов прекрасно понимал, но все-таки ощущение того, что он сделал все, что мог, несмотря ни на что, сделал, было для него новым, ранее неведомым и куда более важным, более существенным, чем сам поступок.

В эту минуту суденышко перебросило килем вверх, гулко начали хлопать пузыри воздуха, где-то с силой зашумела, забурчала вода, с секущим скрежетом сорвалось с резьбы несколько латунных барашков, которыми крепятся иллюминаторы, и круглые крышки, тяжелые, неуклюжие, беззвучно унеслись в темноту.

– А-а-а! – закричал Ежов, но крик его растворился в треске, гаме, гуле, скрежете, реве, и, когда дизель полез на потолок и из него потекло густое масло, помощник механика понял – произошло нечто страшное, что сейчас поломает его, а может быть, лишит жизни. И он снова закричал, прикрываясь рукою: – А-а-а!

Последнее, что он увидел, – был дизель, тяжелый, подрагивающий от непонятных ударов, раздающихся со всех сторон, который замер прямо над ним на потолке. Из дизеля текло масло, лилась вонючая солярка. Ежов вдруг подумал, что дизель сейчас сорвется с фундамента, упадет, расплющит его, обратит в нечто страшное, что никогда не назовешь человеком. Прежде чем на «Лотосе» вырубилось освещение и все погрузилось в вязкую неземную черноту, он еще успел заметить, как тугим беспощадным ударом воды содрало с петель люк, ведущий в машинное отделение, и в проем с гулом, со страшным, лишающим слуха и зрения, ломающим кости напором хлынула вода. Ежова выбило струей из-под двигателя, ударило плечом о что-то тупое, закрутило в пенящейся воронке, утянуло на дно, но потом все-таки вынесло на поверхность и с силой прижало к теплой, обкрученной асбестом и плотной крашеной тканью выхлопной трубе. Он со стоном потянулся одною ногою вниз – пощупать, что же там, под ступней, – неужто вода? Неужто ему надо держаться на этой трубе, как обезьяне на дереве? Нащупал покатую железную крышку с грубо опиленными гайками, которыми эта крышка была притянута к корпусу, понял – под ним компрессор.

По мере того как машинное отделение наполнялось водой, шума становилось все меньше и меньше. Вскоре раздался тихий, заставивший заледенеть все тело звук, будто какое-то страшное чудовище жевало, давило деснами все живое, что находилось в суденышке, и Ежов замер, затаился, гася в себе крик. Потом все стихло. Показалось – навсегда. Никакие звуки не проникали больше в машинное отделение извне.

Ежов прижался лицом к шероховатой, пахнущей маслом и сыростью трубе и тихо, бессильно, как бы в себя, заплакал. Ему было жаль загубленную жизнь свою, молодость, счастье, которое он не успел познать, города, которые не успел увидеть, земли, что не успел объехать, женщин, которых не успел обнять. Было жаль всего, что останется там, вверху, за неожиданно оборванной ленточкой жизненной дороги. Он, до крови обдирая себе лицо, терся о промасленную ткань, которой было обшито туловище выхлопной трубы, давился тихими горькими слезами, не зная, что делать.